Материалы


13 мая - день памяти святителя Игнатия Брянчанинова

Галина Руссо

От автора:

Первая духовная книга в моей жизни – «О покаянии, исповеди, причащении Святых Христовых Таин и исправлении жизни» святителя Феофана Затворника. В день, когда крестилась, подошла к книжной лавке, открыла на произвольном месте первую попавшуюся книгу и прочитала именно о том, что сейчас чувствую. И потом читала два дня, не отрываясь, с трудом продираясь через «яти». Название, правда, немножко коробило – зачем нужно исправлять жизнь, она у меня и так хорошая. Да… Ну ладно, это было давно и неправда.

В первые годы в Церкви перечитала все, что писал святитель Феофан, причем не по одному разу. Все ложилось на душу, все шло впрок. Святитель Феофан на какое-то время стал мне и учителем, и духовником. А язык изложения! Потом где-то прочитала, что от чтения духовной литературы возникает «лингвистический восторг», и подивилась точности этой формулировки.

А со святителем Игнатием Брянчаниновым у меня отношения не сложились. Много раз принималась читать его творения, но как-то всегда находился повод отложить книгу. В конце концов, даже разозлилась на себя: ну как же так, святители Игнатий и Феофан равно почитаются учителями Церкви, именно их труды советуют читать новоначальным, почему же я воспринимаю только одного из них? Нет, ну понятно, что все люди разные… но… все равно странно.

В своем недоумении я не одинока. Многие православные люди взахлеб читают одного из святителей, «оставляя за скобками» другого. Значит, тому есть причина.

Чтобы понять, в чем дело, пришлось предпринять маленький биографический экскурс. Какими людьми они были, как складывались их жизни, на какой основе формировалось их мышление?

Для себя я ответ получила. Может быть, прочитав этот маленький текст, в котором я очень старалась быть объективной и свои предпочтения не учитывать, и вы сможете сделать свои собственные выводы.

«Надлежит быть и разномыслиям между вами» (1Кор.11:19)

Яркий пример разномыслия из относительно недавнего прошлого – расхождения святителей Феофана Затворника и Игнатия Брянчанинова во взглядах на образ христианской жизни. Оба святителя, оставаясь каждый преемником святоотеческого наследия, демонстрировали различные подходы к организации духовной жизни и мысли, несхожесть мнений в богословских деталях, и даже неодинаковое общее умонастроение. С различиями в их взглядах заинтересовавшийся читатель может познакомиться сам, а здесь мы поговорим о том, чем эти различия могли быть вызваны.

Они были очень разными. Общим в них, пожалуй, было только недюжинное знание аскетической литературы, и то, что оба вели строгую подвижническую жизнь.

4.pngСвятитель Феофан – из священнической семьи, в которой царили мудрое руководство отца и нежная, любовная попечительность матери. Ему были свойственны естественная доброта сердца, кротость, снисходительность, доверчивость к людям, даже некоторая застенчивость в общении. Будущий святитель получил духовное образование – сначала духовное училище, потом семинария и академия. Учился весьма хорошо, но «твердым заучиванием учебника» не отличался. Особенно интересовался философией и психологией, знал множество иностранных языков, изрядно путешествовал по миру. Создавал духовные учебные заведения и преподавал в них, большое внимание уделял воспитанию учащихся, переводил святоотеческие творения, боролся с ересями, проповедовал так, что в храме водворялась совершенная тишина, был епархиальным архиереем, общался со множеством людей из самых разных слоев общества, писал душеспасительные наставления и письма духовным чадам… И при этом оставался глубоко погруженным в литургическую и молитвенную жизнь, стремился к уединению, чего и достиг, проведя последние 20 лет жизни в затворе.

Широкое образование и многогранный личный опыт святителя способствовали тому, что ум его не привязывался к излишней формалистике, к схоластике, всегда сохранял свою самобытность, отличался простотой, естественностью, ясностью и удобопонятностью. К святоотеческому наследию Феофан Затворник подходит с большой долей свободы, заимствуя необходимое и опуская то, что ему кажется ненужным или неполезным. Большинство переводов святителя Феофана представляют собой скорее пересказ, адаптацию текста к нуждам читателей, чем собственно перевод.

5.pngВ своих трудах святитель Феофан обращается к современному ему светскому обществу – надо заметить, весьма секулярному. Православное мироощущение и мировосприятие он стремится представить как стройное, гармоничное, логичное и целостное. Его замысел - показать красоту Божиего мира всем, даже тем, кого еще, быть может, не коснулась благодать, кто пытается постигнуть Истину движениями ума. Он не просто излагает истины православия – он подводит читателя к Истине, чудесным образом помогая человеку ее ощутить. Проповедь святителя направлена вширь, на преображение мира и человека в их материально-духовной целостности.

Из нашего далёка жизненный путь Феофана Затворника выглядит простым и органичным, лишенным каких-либо сильных искушений и скорбей. Все обстоятельства, кажется, способствовали его движению к святости. Так ли это было? Или, может быть, все дело в том благодушии, с которым он воспринимал все, с ним происходящее? Так или иначе, но святитель оптимистично смотрел на современную ему духовную жизнь, да и мирскую жизнь не считал заведомо «неспасительной», если она сообразна с духом веры.

Все его любили, и он всех любил. Он не был мягким и нетребовательным пастырем, но умел «строгость растворять теплотой любви».

Святитель Игнатий Брянчанинов родился в светской, хотя и благочестивой дворянской семье. Детей в семье воспитывали очень правильно, в соответствии с лучшими идеалами того времени, но и очень строго, даже с оттенком деспотизма. Любовь к детям было принято тщательно скрывать, она считалась непозволительной слабостью. В доме господствовала жесткая дисциплина.

Будущий святитель с юности осознал свое желание «служить Царю Небесному», но родители настояли на том, чтобы он получил светское образование, и Дмитрий (имя до пострижения) поступает в Главное инженерное училище в Санкт-Петербурге. В стенах училища Дмитрий с пламенным рвением обратился к наукам. Он усердно изучал химию, физику, геодезию, географию, философию, литературу, языкознание и другие предметы. Учился Дмитрий блестяще, поскольку имел хороший задел за счет домашнего образования, обладал, несомненно, высокоразвитым интеллектом, заложенными в семье навыками добросовестной работы и стремлением делать все наилучшим образом. Окончил он училище в чине поручика с наибольшим количеством баллов.

9.pngДворянское происхождение, благообразная наружность и прекрасная подготовка в науках с первого дня привлекли к Дмитрию внимание будущего императора Николая Павловича, служившего тогда генерал-инспектором инженеров. Он пригласил юношу в Аничков дворец, где представил его своей супруге Александре Федоровне. С этого времени Брянчанинов стал вхож во множество великосветских домов столицы. На литературных вечерах в доме члена Государственного совета А.Н.Оленина он был любимым чтецом и декламатором. Своей литературно-поэтической одаренностью он снискал благосклонное внимание Пушкина, Крылова, Батюшкова, Гнедича.

И, тем не менее, сразу после окончания училища Брянчанинов подает прошение об отставке, но получает отказ государя Николая I. Исполнить свою мечту о монастыре удается только через некоторое время, причем без ведома и согласия родителей. Узнав о решении сына, родители прямом смысле отказались от него: они не только лишили его денежной помощи, но и перестали писать письма

Духовный путь святителя Игнатия и дальше был столь же тернистым. Болезни, скорби и искушения сопровождали его. Управляя, уже в сане архимандрита, Троицко-Сергиевой пустынью, он писал: «… Здесь поднялись и зашипели зависть, злоречие, клевета; здесь я подвергся тяжким, продолжительным, унизительным наказаниям, без суда, без малейшего исследования… здесь я увидел врагов, дышащих непримиримою злобою и жаждою погибели моей…" Высота духовного делания, которую проповедовал святитель, не для всех оказывалась удобоприятной.

Все эти обстоятельства сформировали образ мышления святителя. Для него был характерен пессимизм во взгляде на современную ему церковную действительность. Он постоянно уделял внимание вопросам об упадке истинной монашеской жизни, об отсутствии истинных старцев. И все это несмотря на, что сам святитель лично был знаком с Оптинскими старцами. В его сочинениях часто встречаются предостережения против прелести, заблуждений, вредных влияний. К писаниям святых отцов святитель Игнатий относится чрезвычайно бережно, буквально, считает правильным придерживаться в точности их советов. Строго подвижническая монашеская жизнь – его идеал, а неукоснительному движению к идеалу святитель научен всей своей многотрудной жизнью.

11.pngПрактически все труды святителя Игнатия адресованы современному ему монашеству. В монахах он хотел видеть «живое изображение аскетического учения отцов Православной Церкви». А если святитель и обращается к мирянам, то вполне определенной категории - людям, близким по духу к монашеству. Святитель пишет о высоком подвижничестве, приводит опыт отцов-аскетов, рассматривает некоторые богословские вопросы, связанные с возвышенным аскетическим деланием. Он почти не использует метод изложения «от себя», а доносит до читателей истину, содержащуюся в Евангелии и творениях отцов. Даже сам стиль произведений святителя сразу отрывает читателей от земли, от обыденного и обращает к Небесному.

Ещё при своей жизни оба подвижника пользовались у верующих непререкаемым авторитетом. Перед их творениями преклонялись подвижники XIX – XX столетий и настоятельно рекомендовали их своим духовным чадам. Но надо ли удивляться тому, что нечасто можно встретить человека, которому одинаково близки и святитель Игнатий, и святитель Феофан? Они разные, и мы разные тоже. Мы тоже многое взяли из детства, получили неодинаковое образование, живем в разных условиях, различаемся по стилю мышления, и духовный опыт у каждого свой. И каждый из нас прежде всего обращается к тому из них, с кем ощущает духовное сродство.


Игумен Петр Мещеринов показывает, какие разные образы православной жизни следуют из богословских позиций  святителей Игнатия Брянчанинова и Феофана Затворника

Отрывок из статьи игумена Петра Мещеринова: "Мучение любви, или..."

http://igpetr.org/muchenie-lyubvi-ili/

Какова, собственно, цель духовной жизни, и какое место в достижении этой цели занимает подвиг  и следование Святым Отцам?

На этот предмет существуют два взгляда, имеющие своё укоренение в святоотеческой письменности. Воспользуемся цитатами двух великих Святых Отцов, ясно выразивших эти точки зрения.

1) Святитель Феофан Затворник поставляет целью духовной жизни богообщение. В «живом, внутреннем, непосредственном общении Бога с человеком и человека с Богом и есть его последняя цель» (Начертание христианского нравоучения, М. 1895, стр. 34). Ссылаясь на свт. Василия Великого и преп. Макария Великого, свт. Феофан отмечает, помимо прочего, одну принципиально важную вещь. «Неверно, если бы кто стал думать», пишет он, «что когда богообщение поставляется последнею целью человека, то человек сподобится его после, в конце, например, всех трудов своих. Нет, оно должно быть всегдашним, непрерывным состоянием человека, так что, коль скоро нет общения с Богом, коль скоро оно не ощущается, человек должен сознаться, что стоит вне своей цели и своего назначения. Состояние, в котором человек сознаёт, что Бог истинный есть его Бог, и сам он есть Божий, то есть говорит в сердце своём Богу: Господь мой и Бог мой (Ин. 20, 28), как Апостол Фома, и к себе самому: Божий есмь, Божий есмь (Ис. 44, 5), – такое состояние есть единое истинное состояние человека, есть единый решительный признак присутствия в нём начала истинно-нравственной и духовной жизни (выделено мною. – И.П.) (там же, стр. 36).

Богообщение есть вовсе не то, что запрещают св. Отцы: дерзновенно искать духовных утешений, молитвенной сладости, откровений, видений, ощущений, считая себя как бы достойными их. Чувство богообщения совсем из другой области, и свидетельствуется оно иным: прежде всего и главным образом тем, что свт. Феофан называет “ревностью о богоугождении”. Это – твердая, прочная как смерть решимость, несмотря ни на что, ни на какие внешние обстоятельства, ни на внутренние скорби и уныние, – быть христианином, быть с Богом и исполнять Его волю в живом, непрестанном и радостном чувстве веры, благоговения и сыновней зависимости от Бога. Богообщение есть приобщение человека Святому Духу; это не восторги, не экзальтация, не кровяное разгорячение, – благодать Святого Духа свидетельствуется в душе тонким, мирным, радостным, смиренным, тихим, прохладным, истинно духовным чувством, дающим человеку мир, любовь и свободу, – и как бы “собирающим” человека в цельное и гармоничное существо, в то, чем он должен быть по замыслу Божию.

2) Святитель Игнатий (Брянчанинов) расставляет другие акценты. Он пишет: «Несомненно веруя существованию благодатного действия, столь же несомненно мы должны веровать недостоинству и неспособности человека, в его состоянии страстном, к принятию Божией благодати. По причине этого сугубого убеждения погрузимся всецело, бескорыстно, в делание покаяния» (Сочинения, т. 1, М., 1996, стр. 280 – 281). Надо отметить, что святитель Игнатий говорит здесь о молитвенном делании, о благодатном утешении; тема его рассуждений узко-практическая и педагогическая. К сожалению, в нашей церковной среде утвердилось и получило самое массовое распространение расширительное применение этой мысли. Оно сводится к следующему: я – ничтожество, жалкий грешник, все во мне – зло и грех, мне приготовлены вечные муки, страшный суд, ад, погибель; правда, есть шанс всего этого избежать. Этот шанс заключается как раз в том, чтобы всегда ощущать себя ничтожнейшим, грешным, уродливым, недостойнейшим существом, ни на что, кроме греха, не годным (это называется «смирением»), и каяться, каяться, и только каяться всю жизнь. Целью духовной жизни при этом становится исключительно убеждение себя в крайней своей грешности, и тотальное самоугрызение, ибо всего прочего мы абсолютно недостойны.

Теперь посмотрим на чрезвычайно важные практические следствия, которые вытекают из этих двух точек зрения.

1) Если цель духовной жизни – богообщение, а оно свидетельствуется чувством, то таковое чувство и является главным критерием, позволяющим человеку оценить своё духовное состояние. Этому подчинено всё аскетическое делание: те его приёмы, от которых наше богообщение взращивается, мы употребляем; от чего оно не укрепляется (или даже умаляется) – оставляем, без смущения. Именно об этом говорил преп. Серафим Саровский в беседе о стяжании Святого Духа: «Стяжевайте благодать Духа Святого и всеми другими Христа ради добродетелями, торгуйте ими духовно, торгуйте теми из них, которые вам больший прибыток дают… Примерно: дает вам более благодати Божией молитва и бдение, бдите и молитесь; много дает Духа Божьего пост, поститесь; более дает милостыня, милостыню творите, и таким образом о всякой добродетели, делаемой Христа ради, рассуждайте».

Очень важно, что Богообщение немыслимо вне церковного контекста. Церковь существует не для другого чего, как для того только, чтобы дать человеку богообщение. Получив его в Таинствах, христианин употребляет все свои силы, чтобы сохранить, укрепить и приумножить его при помощи тех средств, богатство которых содержит Церковь и которые, собственно, и составляют Священное её Предание. Стяжание Святого Духа возможно только в Церкви; но особенность подлинной церковной жизни в том, что оно не обеспечивается автоматически исполнением одинаковых для всех церковных и святоотеческих установлений, долженствований и запретов. Так как все люди разные, то и пользование средствами Церкви имеет для каждого человека свою меру, свои оттенки, свою разность. Именно об этом и говорит Господь: суббота для человека, а не человек для субботы (Мк. 2, 27). Духовная жизнь не может быть осуществляема человеком иначе, чем в условиях личной свободы: где Дух Господень, там свобода (2 Кор. 3, 17); итак стойте в свободе, которую даровал нам Христос (Гал. 5, 1) говорит Апостол. Но личная свобода всегда связана с личной же сознательной ответственностью. Это тяжело ветхому человеку, и он употребляет все свои усилия, чтобы эту свободу «обменять» каким-то образом на «гарантию спасения» в виде правил, разных схем, корпоративной надёжности, и т. п. Свобода и всё, что с ней связано, по-настоящему трудна, но без неё невозможно богообщение и исполнение Евангелия. На этом пути человек обретает жизнь – Христа (в чём, собственно, и смысл духовной жизни); на этом пути только и можно понять, о чём – Евангелие, Церковь и Святые Отцы.

2) Если, по причине того, что Богообщения мы, яко страстные, принципиально недостойны, и целью духовной жизни становится покаяние (понимаемое как убеждение себя в собственном ничтожестве), то следствия тут же становятся другими. Критерием жизни становятся не состояние богообщения и не собственная христианская совесть (в рамках этой парадигмы, абсолютизирующей нашу «падшесть», их проявления и действия объявляются «прелестью»), а внешний авторитет. Им стали для разбираемой нами точки зрения Святые Отцы; вернее, даже не они сами, а их книги. Аскетическая духовная деятельность теперь начинается с того, что человек должен себя под эти книжные святоотеческие схемы «подогнать», «отсекая» от себя всё то, что в эти схемы не укладывается и убеждая себя в том, что такое «отсечение» необходимо для богоугождения (более подробно мы поговорим об этом ниже). Не знаю, как было в прошлом, но лично меня опыт двадцатилетней современной монашеской и монастырской жизни убедил, что такое делание «человека для субботы» не приносит плодов. Это происходит, на мой взгляд, главным образом потому, что только «самоукорительная» духовная ориентация лишает нашу внутреннюю жизнь церковного смысла.

Дело в том, что покаяние, самоукорение, видение своих грехов и всё то, что видится главным для многочисленных сторонников этой точки зрения, – в истинном их смысле должны быть не просто человеческими чувствованиями, эмоциями, движениями души, сердца, ума, – но чувствами совместными с Богом, именно церковно-религиозными. То есть они истинны и правильны только тогда, когда совершаются в Боге, пред Ним, в общении с Ним, совместным действием благодати Божией и нашей души, но ни в коем случае не сами по себе. Именно в совместном действовании человека и Бога и состоит смысл и правда Церкви. Правда эта заключается в следующем. Действительно, сам по себе я – грешное, немощное и падшее существо: я несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг (Откр. 3, 17). Но это не вся правда. Это 10% правды. Если мы остановимся только на этом (к чему нас приводит рассматриваемая точка зрения), это будет ложь, подмена, та самая неадекватность, о которой мы говорили. Другая часть правды, 90% её – что Бог не отринул меня, воплотился ради меня, взошёл на крест ради меня, пришёл и вселился в меня, и в Его Церкви я – Христов, он Господь и Бог мой, а я – Его: я причастник Его любви, милости, силы и правды. И это несравненно важнее моей греховности самой по себе. Я живу Им, а раз так, то – не могу и не хочу жить собою, своими страстями. И ради этой жизни с Богом, ради того, чтобы взыскать Христа, быть с Ним, чтобы благодатью Святого Духа восполнить свою немощь, я и каюсь, и молюсь, и воздерживаюсь, и борюсь с грехом, и соблюдаю уставы Церкви, – а вовсе не для того, чтобы констатировать ежечасно, что я – грешник, и чтобы “изъесть” себя. Главное здесь – не человеческие грехи и немощи сами по себе, а то, что мы прежде всего – члены Церкви, члены Тела Христова, а потом уже – больные, немощные, бессильные, грешные, какие угодно. Главное – чтобы в центре всей нашей духовной жизни, на первом, главном месте был Господь Иисус Христос, а не “я” со своею будто “супергреховностью”. Ни в коем случае нельзя рассматривать жизнь и человека исключительно с позиции греха, считая это «смирением».

Подлинное смирение, понятие о котором невозможно в рамках разбираемой нами парадигмы, как мы уже сказали, есть церковно-религиозное явление, то есть такое, в котором сочетается человек и Бог. Безусловно, блаженны нищие духом (Мф. 5, 3); безусловно, что унижающий себя возвысится (Лк. 18, 14). Но при этом Господь говорит нам: вы – соль земли; вы – свет мира; да светит свет ваш перед людьми (Мф. 5, 13 – 15). В смирении невозможно разделить видение своей греховности и видение великой любви и уважения Бога ко мне. Подлинное сознание своей греховности – не человеческое «выжимание» из себя отвращения к себе, но действие Божие, когда в свете пришедшей в душу благодати Святого Духа человек видит себя так, как он есть, правдиво, безо всяких иллюзий. Видение своей греховности неверно в отрыве от видения себя «солью земли». Также неверно и почитание себя «светом мира» без осознания себя падшим существом. Одно без другого – ошибка, которая приводит к гордости – то есть отпадению души от Бога. (Обратите внимание, что не только духовное превозношение, но и неправильное самоукорение приводит человека к гордости!)



Назад в раздел
© 2010-2024 Храм Успения Пресвятой Богородицы      Малоохтинский пр.52, телефон: +7 (812) 528-11-50
Сайт работает на 1С-Битрикс