Материалы


12 мая - память преподобного Нектария Оптинского

12 мая - память преподобного Нектария Оптинского

12.05.2023

Молитва преподобного Нектария Оптинского. От антихриста

Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, грядый судйти живым и мертвым, поми­луй нас грешных, прости грехопадения всей нашей жизни и ими же веси судьбами сокрый нас от лица антихриста в сокро­венной пустыне спасения Твоего. Аминь.

Преподобный Нектарий Оптинский. Непредсказуемый святой

2.pngОтец Нектарий отзывался о себе так : «Старец Герасим был великий старец, потому у него был лев. А мы малы – у нас кот». Или: «Как могу я быть наследником прежних старцев? Я слаб и немощен. У них благодать была целыми караваями, а у меня ломтик».

«Неисследимы пути души твоея, непостижимы тайны сердца твоего, преподобне отче Нектарие, но яко лучи пресветлые словеса твоя благовествуют нам Царствие Божие, еже внутрь себе сокрыл еси. Темже Христа Бога моли спасти и просветити души наша». Этот тропарь преподобному Нектарию Оптинскому был найден среди других набросков в духовном дневнике оптинского новомученика иеромонаха Василия. Его акафист старцам оптинским остался незавершенным, но мы верим, что там, где уже нет смерти, оба они, и монах-мученик, и старец, сохранивший веру среди гонений, славят Господа и молятся о нас, о России, о Церкви земной.

«Неисследимы пути души твоея»

Пожалуй, лучше и не выразить. Преподобный отец Нектарий был, возможно, самым «сокровенным» из оптинских старцев. Ведь что видели случайные посетители, что оставалось в памяти о внешнем? Игрушечки: крошечные автомобили, самолетики и поезда, подаренные ему кем-то когда-то, цветные кофточки, надетые поверх подрясника, странные обувные «пары» башмак на одной ноге, валенок – на другой. Молодых братиев же смущали его музыкальные ящики и граммофон, пластинки с духовными песнопениями…Одним словом, «странным» и уж очень непредсказуемым был этот батюшка.

Он почти никогда не выходил за ворота Иоанно-Предтеченского скита, и его появление в самом монастыре могло быть вызвано лишь необходимостью оказать послушание настойчиво приглашавшему его для беседы настоятелю монастырей Калужской епархии. Однако подолгу живший в Оптиной писатель Сергей Нилус вспоминал и о неожиданных «вмешательствах» отца Нектария в их «дачную» жизнь, когда, вернувшись вместе с женой к себе, после случившегося им во время паломничества искушения, они вдруг обнаруживали завершенные рукой старца оставленные на время без присмотра свежие картины. То солнечный пейзаж «окунется» в дождь и небо на нем прорежут молнии, то во всю ширь небесную появится сделанная угольком по-французски печальная надпись « le nuage » (туча).

Ах, батюшка, ну и проказник!

А «проказник» порой и сам дожидался их на террасе, посматривая, что выйдет из его затеи. Смахнет рукавом подрясника угольную пыль, и, глядишь, ничего не осталось от душевной смуты.

…Игрушки, забавные сказочки о том, например, как кот спас Ноев ковчег от зловредной мыши, задумавшей по внушению лукавого прогрызть пол, и заслужил тем всему кошачьему роду особое почтение и «право на блаженство», шутки, присказки. Казалось, в этом — он весь. И немногим удавалось рассмотреть, почувствовать сразу, что, чудачествуя, о. Нектарий скрывает данное ему Богом второе зрение дар прозорливости, предвидения.

Случалось, ошибались на его счет и опытные священники. Однажды владыка Феофан Калужский, посетивший Оптину, с изумлением наблюдая за тем, как старец одну за другой стал своих куколок «сажать в тюрьму», «побивать» и выговаривать им что-то невнятное, отнес все это к возрастной немощи. Смысл же всех этих таинственных манипуляций прояснился для него намного позднее, когда большевики заключили его в тюрьму, подвергли унижениям, а после ссылке, где владыка очень страдал от хозяина владельца дома. Слова, сказанные старцем и показавшиеся тогда невразумительными, относились к тому, что ожидало епископа в будущем.

Сам же отец Нектарий отзывался о себе так , чтобы у посетителей и мысли не возникло об его духовной одаренности : «Старец Герасим был великий старец, потому у него был лев. А мы малы – у нас кот». Или: «Как могу я быть наследником прежних старцев? Я слаб и немощен. У них благодать была целыми караваями, а у меня ломтик».

Такими и подобными этим словами он не только ограждал людей от чувств неполезных, но и себя от всего ложного и выспренного. За странноватой формой была постоянная духовная собранность, трезвость «оружие», необходимое монаху в «невидимой брани». Внутренняя же его жизнь оставалась тайной, известной одному лишь Богу.

«Благовествуя Царствие»

1.png

Мудрость о. Нектария проистекала из опыта его жизни. Оставшись семи лет от роду без отца и долгие годы проживший в услужении у чужих людей, он еще прежде поступления в монастырь навык и трудолюбию, и терпению. Через внешне случайные обстоятельства старший приказчик хозяина задумал женить его на своей дочери и надо было получить благословение на этот важный шаг еще в юности попал он в Оптину. Однако поездка эта изменила всю его жизнь: после беседы со старцем Амвросием он был принят скитоначальником, о. Иларионом, в братию и уже не возвращался в мир.

«Круглый сирота, совершенно нищий», как вспоминал сам он много лет спустя, отец Нектарий чувствовал себя в монастыре, где было множество образованных братиев, «последним из учеников». И только с годами оценил это неожиданное «преимущество». Как важно для монаха сохранить это самое чувство ученичества и недостоинства, ведь оно одно способно защитить душу от духовной гордости «самоцена». Но именно его выделил из числа других послушников опытный взгляд отца Амвросия. «Подождите, Николка проспится, всем пригодится», по привычке рифмой отвечал он жаловавшимся на о. Нектария старшим братиям.

Лишь спустя одиннадцать лет после поступления в монастырь Господь удостоил его монашеской мантии. Пройдет еще время, и уже к нему начнут направлять старцы за духовным советом и наставлениями.

Краткие слова о. Нектария, дошедшие до нас, благодаря письмам и воспоминаниям о нем, поражают ясностью. В них мудрость духовная, ум высшего свойства. Вот только некоторые из них: «Человеку дана жизнь для того, чтобы она ему служила, а не он ей, т.е. человек не должен делаться рабом своих обстоятельств, не должен приносить свое внутреннее в жертву внешнему. Служа жизни, человек теряет соразмерность, работает без рассудительности и приходит в очень грустное недоумение; он не сознает, зачем живет». Словно «выжимка», сердцевина из духовных сочинений свт. Феофана Затворника! Такое вот простое напоминание о том, что Господь призывает человека к жизни разумно-свободной и бессмертной, такой, где Дух проницает и наполняет смыслом все — и душевное, и относящееся к заботам плоти.

Или еще: «Молитвой, словом Божиим всякая скверна очищается. Душа не может примириться с жизнью и утешается лишь молитвой, без молитвы душа мертва перед благодатию». О высшей потребности души, о голоде духовном, который может удовлетворить только пища того же свойства духовная.

Дар рассуждения соединялся у о. Нектария с дарованиями и более поразительными: молитвой необыкновенной силы и прозорливостью. Одним он предсказывал монашеское призвание, других же, напротив, удерживал от поспешных шагов, благословляя на создание семьи, что и исполнялось вскоре. Свидетельств такого рода сохранилось достаточно.

Безымянный.png

И при этом одним из самых ярких, индивидуальных его качеств оставался интерес к внешнему течению жизни. Не покидая скита, он с удовольствием читал научные журналы, изучал отдельные дисциплины, даже брал уроки французского языка и живописи, нередко говоря о себе: «Я к научности приникаю». Потому-то и молодежь, обращающуюся к нему, он никогда не удерживал от возможности получения высшего образования, напоминая только о том, что необходимо правильно соотносить ценности веры и знания: «Юноши, если вы будете жить и учиться так, чтобы ваша научность не портила нравственности, а нравственность научности, то получится полный успех в вашей жизни».

В самом деле, какова будет научность, велика ли ей цена, если дух поврежден и сердце нечисто? Уважительное, и вместе с тем далекое от культовости, поощрения пристрастий отношение к науке привлекало к отцу Нектарию духовных воспитанников из числа интеллигенции и ученых. Часто люди просто не могли поверить в то, что у старца нет не только университетского, нет никакого образования. На недоумения он отвечал обычно: «Вся наша образованность от Писания».

И так всю жизнь: между преумножением знаний, опытности духовной и сохранением простоты с оттенком юродства, которая удерживала его от того, чтобы хотя бы на минуту войти в роль «старшего брата», не имеющего нужды ни в смирении перед Отцом, ни в покаянии. Когда в 1903 г . братия единогласно избрали о. Нектария духовником обители и старцем, батюшка и на этот раз явился в собрание, в чем был застигнутв разной обуви, и долго отказывался принять на себя возложенную на него обязанность «по скудоумию», смирившись с ней лишь за послушание архимандриту.

Тяжелый крест

Дар пророчества считается не только одним из самых высоких (недаром, о нем говорит и апостол, как о том, к чему должно стремиться больше всего), но и одним из самых нелегких. Задолго до событий 1917 г . в монастыре стали замечать, что юродство батюшки все чаще принимало характер «подсказок», смысл которых, однако, не так-то просто было разгадать. Он то вдруг начинал ходить в халатике, из-под которого «светились» оголенные голени, то устраивал вдруг у себя целый склад из стеклышек, камешков и разных бросовых вещей со словами: «Это у меня музей».

Все это вспомнилось уже в 20-е 30-е годы, когда граждане стали ходить и в присутственные места, на службу, по новой моде без чулок и без нижнего белья, а в Оптиной, в самом деле, был организован музей, с помощью которого еще удавалось какое-то время спасать обитель от разгрома. Каково же было старцу при этом знании, когда каждый день был для него приближением к той черте, за которой не будет их великой России?

Очень редко батюшка говорил открыто. Так, он произнес однажды: «…1918 год будет еще тяжелее. Царь будет убит вместе с семьей. Замучен».

Многих монахов тогда ожидали этапы, лагеря, а некоторых тюремные истязания и смерть за Христа. В 1923 году арестовали и отца Нектария. Но Господь уберег его для поддержки и утешения людей в годы гонений на Православие. По выходе из тюрьмы старец поселился у одного из жителей села Холмищи Брянской области. Люди съезжались к нему отовсюду. И в те годы, когда, казалось, все было потеряно безвозвратно, ободряюще, уверенно звучали его слова: «Россия воспрянет и будет материально не богата, но духом будет богата, и в Оптиной будет еще семь светильников, семь столпов». До конца 20-х держал он молитву за Россию, за тех, кто жил в миру, в постоянной опасности, и за тех, кто томился в заключении, за живых и усопших, за убиенных и пропавших без вести. Скончался он в 1928-м, на чужбине, далеко от своей родной обители, «вне града».

А десятилетия спустя мощи его были перенесены «домой», в Оптину, еще прежде, чем были восстановлены храмы, и внешний вид монастыря утратил признаки разорения. Как будто антиминс на престоле, они были положены у основания поднимавшейся из руин обители. И уже новое поколение монахов, глядя на конец последних оптинских подвижников, черпало силы для того, чтобы понести и трудности первых лет, и испытание, выпавшее на долю монастыря в 1993 году.

Но в ту Пасху, через пролившуюся кровь мучеников, новая Оптина вступила в наследство с прежней, претерпевшей поругание, видевшей изгнание и смерть ее воспитанников. Три монаха, наших современника, стали участниками духовной вечери Господней, где святость говорит уже не прикровенно и где земные ризы уничижения сменяют одежды, сотканные из света.

Мария Дегтярева

 http://www.pravmir.ru/prepodobnyj-nektarij-optinskij-nepredskazuemyj-svyatoj/#ixzz31PzYGKnV


Из наставлений старца Нектария

Старец Нектарий рассказывал, что в молодости он любил наблюдать природу и насекомых. “Бог не только разрешает, но и требует, чтобы человек возрастал в познании. В Божественном творчестве нет остановки, все движется, и ангелы не пребывают в одном чине, но восходят со ступени на ступень, получая новые откровения. И хотя бы человек учился сто лет, он должен и дальше приобретать новые познания … И ты работай. В работе незаметно пройдут годы.” Во время беседы лицо старца становилось необыкновенно светлым, так что было трудно смотреть на него.

Для старца Нектария характерен был интерес к жизни. До последних своих лет он знакомился с литературой, просил привозить ему книжные новинки, расспрашивал о постановке образования в школах, узнавал обо всем, что интересовало интеллигенцию. И все эти разнообразные познания он направлял на служение Богу и на пользу людей. Однажды, еще до революции, пришли к отцу Нектарию семинаристы со своими преподавателями и просили сказать им что-нибудь на пользу. “Юноши! — обратился к ним старец, — если вы будете жить и учиться так, чтобы ваша ученость не портила нравственности, а нравственность учености, то получите полный успех в вашей жизни.”

Как-то одна из его духовных дочерей беседовала со своей подругой в батюшкиной приемной: “Не знаю, может быть, образование совсем не нужно и от него только вред. Возможно ли его совместить с Православием?” Выйдя из кельи, старец сказал ей: “Ко мне однажды пришел человек, который не мог поверить, что был всемирный потоп. Я рассказал ему, что на горе Арарат люди находят ракушки и что даже на самых высоких горах геологи находят признаки морского дна. Тогда юноша признал, что еще многое предстоит ему узнать, чтобы лучше понимать Библию.” О себе старец говорил: “Я к научности приникаю.” Об истории он комментировал: “Она показывает нам, как Бог руководит народами и дает нравственные уроки вселенной.”

О внешнем делании старец наставлял: “Внешнее принадлежит нам, а внутреннее — благодати Божией. Потому совершайте внешнее, и когда оно будет в исправности, тогда и внутреннее образуется. Не надо желать или искать чудес. У нас одно чудо — Божественная литургия. Она — величайшее чудо, к которому нужно приникать всей душой.”

О внимательности в мысли он учил: “Перестаньте думать, начните мыслить. Думать — это расплываться мыслью, не иметь целенаправленности. Отбросьте мечтание, займитесь мышлением. У Наполеона, например, была дума, но отсутствовало государственное мышление. А у Кутузова была мысль. Мысли выше дум.”

О жизни он говорил: “Жизнь определяется в трех смыслах: мера, время, вес. Самое доброе и прекрасное дело, если оно выше меры или не вовремя, — не имеет смысла. Изучая математику, человек постигает чувство меры. Помните эти три смысла. Они определяют жизнь.”

"Батюшка пригласил нас вместе в исповедальню, — рассказывает отец Василий Шустин, — посадил и стал давать моей жене на память различные искусственные цветочки, и говорит при этом: Когда будешь идти по жизненному полю, то собирай цветочки, а плоды получишь потом … Цветочки — это печали и горести. И вот их нужно собирать, чтобы получился красивый букет, с которым предстанешь в день судный, и тогда получишь плоды — радости. В супружеской жизни, — продолжал он, — всегда есть два периода: один счастливый, а другой печальный и горький. Лучше, когда горький период приходит раньше, в начале супружеской жизни, тогда после него придет счастье.”

Об искусстве и литературе старец высказывал следующие мысли: “Заниматься искусством можно, как всяким другим делом, например: столярничеством или выпасом коров. Но все надо делать как бы перед взором Божиим. Есть большое искусство и малое. Вот малое бывает так: есть звуки и свет. Художник — это человек, могущий воспринимать эти еле уловимые цвета, оттенки и неслышимые звуки. Он переводит свои впечатления на холст или бумагу. Получаются картины, ноты или поэзия. Здесь звуки и свет как бы убиваются. От света остается цвет. Книга, ноты или картина — это своего рода гробница света и звука. Приходит читатель или зритель, и если он сумеет творчески взглянуть, прочесть, то происходит воскрешение смысла. И тогда круг искусства завершается. Перед душой зрителя и читателя вспыхивает свет, его слуху делается доступен звук. Поэтому художнику или поэту нечем особенно гордиться. Он делает только свою часть работы. Напрасно он мнит себя творцом своих произведений, — один есть Творец, а люди лишь убивают слова и образы Творца, а затем от Него полученной силой духа оживляют. Но есть и большее искусство — слово оживляющее и воодушевляющее (например, псалмы Давида). Путь к этому искусству лежит через личный подвиг художника — это путь жертвы, и лишь один из многих достигает цели… Все стихи в мире не стоят одной строчки Псалмов … Пушкин был умнейший человек, а собственную жизнь не сумел правильно прожить.”

Эти и другие замечания отца Нектария были плодом его внутреннего духовного опыта. Став старцем, он начал делиться с посетителями тем, что приобрел путем чтения и размышления.

Старец любил цитировать из “Гамлета:” “Есть многое на свете, друг Гораций, что и не снилось нашим мудрецам.” Он говорил о необходимости для писателя продумывать каждое слово: “Прежде чем начинать писать, обмакните перо семь раз в чернильницу.”

Признавая значение театра как средства народного воспитания и советуя артистам соблюдать соразмерность в игре, старец Нектарий, однако, не благословил одной девушке, мечтавшей о театре, идти на сцену. Когда спросили его почему, старец ответил: “Она не осилит искушения и развратится … Застенчивость — это большое достоинство; она ничто иное как добродетель целомудрия. Если сохранить целомудрие (которое легко теряется интеллигентами), то человек все сохранит!”

Однажды сильно обокрали людей, которые пришли к старцу Нектарию. Унесли у них все зимние вещи и платья. Отец Нектарий сказал им, что когда обворуют, то не надо скорбеть, а представить, что дали милостыню, и Господь вернет в десять раз больше. Так что не надо печалиться.

Одной знакомой на вопрос, как возлюбить Христа, он ответил: “Взять урок у Самого Христа, Который сказал: Любите друг друга, как и Я возлюбил вас. Прежде всего надо стараться ближнего возлюбить, а с ближнего любовь перейдет на Христа. Но ближнего надо возлюбить искренне, а не с расчетом, — тогда только может быть успех.”

Старец Нектарий редко давал указания, как жить, очевидно, оттого, чтобы не налагать ярма и чтобы вопрошающие не пострадали от ответственности за неисполнение того, что он велел. Но на прямые вопросы он всегда отвечал. Одной даме, жаловавшейся на дурные помыслы, он советовал: “Повторяй Господи, помилуй и увидишь, как все земное отходит.” В другой раз он советовал: “Не обращай внимания на дурные помыслы.” И по милости Божией помыслы переставали беспокоить людей.

Еще старец говорил, что очень хорошо, если Господь долго “не слушает” молитвы. Нужно только продолжать молиться и не унывать: “Молитва — это капитал, который со временем больше процентов приносит. Господь посылает свою милость тогда, когда это Ему благоугодно; тогда, когда нам полезно принять. Если нам что-либо крайне необходимо, тогда следует два-три раза помолиться, и за исполнение просьбы надо благодарить Бога. Иногда через год Господь исполняет прошение. Пример брать с Иоакима и Анны. Они всю жизнь молились и не унывали, а все надеялись. И какое послал им Господь утешение!”

При всяких неудачах старец велел говорить: “Господи, верю, что терплю должное и получаю то, что я заслужил, но Ты, Господи, по милосердию Твоему прости и помилуй меня,” — и так повторять несколько раз, пока не почувствуешь мир в душе.

Молись, чтобы Господь воцарился в сердце твоем, — тогда преисполнится оно великой радостью, и никакая печаль не в силах будет потревожить тебя. Для этой цели старец советовал молиться так: Господи, отверзи двери милости Твоей.


Воспоминания митрополита Вениамина (Федченкова)4.png

Оптина Пустынь и Старец Нектарий

Оптина... Так сокращенно называли обычно этот монастырь богомольцы. Подобно и Саровский монастырь называли просто “Саров.” Иногда к Оптиной присоединяли и слово “пустынь,” хотя пустынного там не было ничего, но этим хотели, вероятно, отметить особую святость этого монастыря.

Оптина находится в Калужской губернии, в Козельском уезде, в к верстах от города, за речкой Жиздрой, среди соснового бора.

Самое слово Оптина толкуют различно. Но нам, с духовной точки, больше по душе легенда, что эта пустынь получила свое имя от какого-то основателя ее, разбойника Опты. Так ли это было на самом деле или иначе, но посетителям да и монахам, это объяснение нравится больше потому что богомольцы тоже приходили туда с грехами и искали спасения души: да и монашеское житие по сущности своей есть прежде всего покаянное подвижничество.

Прославилась же Оптина своими “старцами.” Первым у них был отец Лев — или Леонид — ученик знаменитого старца, Паисия Величковского, подвизавшегося в Нямецком монастыре, в Молдавии. После отца Льва старчество перешло к преемнику его, иеромонаху о. Макарию (Иванову), происходившему из дворян. Про него сам митрополит Московский Филарет сказал однажды : “Макарий — свят.” Под его руководством воспитывался и вызрел “мудрый” Амвросий, учившийся сначала в семинарии. Потом были старцы — два Анатолия, Варсонофий — из военной среды и о. Нектарий. Последнего, а также и второго, Анатолия, видел я лично и беседовал с ними. Но кроме этих, особо выдающихся иноков и настоятеля, и многие монахи тоже отличались высокою святою жизнью. Впрочем, и вся Оптина славилась на Россию именно духовным подвижничеством братии, что связано было больше всего со старчеством и в свою очередь воспитывало опытных старцев.

Старец — это опытный духовный руководитель. Он не обязательно в священном сане, но непременно умудренный в духовной жизни, чистый душою и способный наставлять других. Ради этого к ним шли за советами не только свои монахи, но и миряне со скорбями, недоумениями, грехами... Слава оптинских старцев за одно второе полстолетие распространилась за сотни и тысячи верст от Оптиной, и сюда тянулись с разных сторон ищущие утешения и наставления. Иногда непрерывная очередь посетителей ждала приема у старца с утра до вечера. Большей частью это были простые люди. Среди них иногда выделялся священник или послушник монастыря. Не часто, но бывали там и интеллигентные лица: приходил сюда и Толстой, и Достоевский, и великий князь И. Константинович, и Леонтьев, и б. протестант Зедергольм; жил долго при монастыре известный писатель С.А.Нилус; постригся в монашество бывший морской офицер, впоследствии епископ Михей; при о. Макарии обитель была связана с семьей Киреевских, которые много содействовали издательству монастырем свято-отеческих книг; отсюда же протянулись духовные нити между обителью и Н. В. Гоголем; известный подвижник и духовный писатель, епископ Игнатий Брянчанинов тоже питался духом этой пустыни. А кроме этих лиц дух внутреннего подвижничества и старчества незаметно разлился по разным монастырям. И один из моих знакомых писателей, М. А. Н., даже составлял родословное дерево, корнями уходившее в Оптину... Хорошо бы когда-нибудь заняться и этим вопросом какому-нибудь кандидату богословия при писании курсового сочинения... А мы теперь перейдем уже к записям наших воспоминаний.

Конечно, они не охватывают всех сторон монастырской жизни; не говорят о подвижнической страде иноков, какая известна была лишь им одним, их духовникам, да Самому Богу. Я буду говорить лишь о наиболее выдающихся лицах и светлых явлениях Оптиной. Разумеется, такое описание будет односторонним. И правильно однажды заметил мой друг и сотоварищ по СПб. Д. Академии, впоследствии архимандрит Иоанн (Раев), скончавшийся рано от чахотки, — что я подобным описанием ввожу читателей, а прежде всего — слушателей в некое заблуждение. Он привел тогда такое сравнение. Если смотреть на луг или цветник сверху, то как покажется он красивым со своими цветами и яркой зеленью. А спустись взором пониже, там увидишь голенький стволик с веточками. Но и здесь еще не источник жизни, а — внизу, в земле, где корявые и извилистые корни в полной тьме ищут питания для красивых листочков и цветочков. Тут уже ничего красивого для взора нет, наоборот, и неблаголепно, и грязно... А то и разные червяки ползают и даже подгрызают и губят корни, а с ними вянут и гибнут листочки и цветочки.

Так и монашество — говорил о. Иоанн, — лишь на высотах и совне — красиво; а самый подвиг иноческий и труден и проходит через нечистоты, и в большей части монашеской жизни является крестной борьбой с греховными страстями. А этого-то ты, — говорил друг, — и не показываешь в своих рассказах.

Все это совершенно верно, — скажу я. Но ведь и в Житиях Святых описываются большей частью светлые явления из жизни их и особенные подвиги. А о греховной борьбе упоминается обычно кратко и мимоходом. И никогда почти не рассказывается о ней подробно. Исключением является лишь житие св. Марии Египетской, от смрадных грехов дошедшей потом до ангелоподобной чистоты и совершенства. Но и то описатели оговариваются, что они делают это вынужденно, чтобы примером такого изменения грешницы утешить и укрепить малосильных и унывающих подвижников в миру и в монастырях. Так и мы вообще не будем много останавливаться на наших темных сторонах; это не поучительно. Да они мне и неизвестны в других людях; о чем бы я стал говорить?! Впрочем, где следует там будет упомянуто и об этом. Читателю же действительно нужно и полезно не забывать, что высоте и святости угодников Божиих и предшествует и сопутствует духовная борьба; иногда — очень нелегкая и некрасивая...

Кстати, и сам упомянутый о. Иоанн должен по справедливости быть причислен к лику подвижников; он мало жил; умер, будучи инспектором Полтавской семинарии.

Старец Нектарий

Через ворота под колокольней вошел я внутрь двора скита. Меня приятно поразило множество цветов, за коими был уход. Налево, узенькая дорожка вела к скитоначальнику о. Феодосию. Он был здесь “хозяином,” но подчинялся отцу игумену монастыря, как и все прочие. Это был человек высокого роста, уже с проседью и довольно плотный. Познакомились. И я сразу попросил у него благословения сходить исповедаться у старца о. Нектария.

Опишу ту комнату, в которой я встретился с ним и где бывали и Достоевский и Л. Толстой, и проф. В. С. Соловьев и другие посетители. Этот домик назывался “хибаркою.” Она была небольшая, приблизительно аршин пять на восемь. Два окна, по стенам скамьи. В углу икона и картина святых мест. Светилась лампадка. Под иконами стол, на котором лежали листочки религиозного содержания. Из приемной комнаты вела дверь в помещение самого старца. А другая дверь от него вела в подобную же комнату, соседнюю с нашей; там принимались и мужчины, и женщины, в нее вход был прямо из леса, с внешней стороны скита; я там не бывал.

Другой старец, батюшка о. Анатолий, жил в самом монастыре и там принимал народ, преимущественно мирян, а монахам рекомендовалось — более обращаться к о. Нектарию.

Когда я вошел в приемную, там уже сидело четверо: один послушник и какой-то купец с двумя мальчиками лет по 9-10. как дети, они все о чем-то говорили весело и тихо щебетали; и сидя на скамейке, болтали ножками. Когда их разговор становился уже громким, отец приказывал им молчать. Молчали и мы, взрослые: как в церкви, и здесь была благоговейная атмосфера, рядом — святой старец... Но детям это было невтерпеж, и они сползли со скамьи и начали осматривать красный угол с иконами. Рядом с ними висела картина какого-то города. На ней и остановилось особое внимание шалунов. Один из них говорит другому : “Это наш Елец.” А другой возражает: “Нет, это Тула.” — “Нет, Елец.” — “Нет, Тула!” И разговор опять принимал горячий оборот. Тогда отец подошел к ним; и обоим дал сверху по щелчку. Дети замолчали и воротились назад к отцу на скамейку. А я, сидя почти под картиной, поинтересовался потом: за что же пострадали малыши,? За Тулу или за Елец? Оказалось, под картиной была подпись: “Святый град Иерусалим.”

Зачем отец приехал и привез своих деточек, я не знаю, а спросить казалось грешно: мы все ждали выхода старца, как церковной исповеди. А в церкви не говорят и об исповеди не спрашивают... Каждый из нас думал о себе.

Отец Иоиль, старый монах, рассказал мне маленький эпизод из жизни Л. Толстого, бывшего в скиту. Долго он говорил с о. Амвросием. А когда вышел от него, лицо его было хмурое. За ним вышел и старец. Монахи, зная, что у отца Амвросия, известный писатель, собрались вблизи дверей хибарки. Когда Толстой направился к воротам скита, старец сказал твердо, указывая на него: “Никогда не обратится ко Христу! Горды-ыня!”

Как известно, он перед смертью ушел из своего дома. И, между прочим, посетил свою сестру Марию Николаевну, монахиню Шамординского монастыря, созданного о. Амвросием верстах в 12 от Оптиной. И тут у него снова явилось желание обратиться к старцам. Но он опасался, что они откажутся принимать его теперь, так как он был уже отлучен Церковью за свою борьбу против христианского учения: о св. Троице, о воплощении Сына Божия, о таинствах (о коих он выражался даже кощунственно). Сестра же уговаривала его не смущаться, а идти смело, уверяя, что его встретят с любовью... И он согласился... Слышал я, что он будто бы подошел к двери хибарки и взялся за ручку; но... раздумал и ушел обратно. Потом он поехал по железной дороге; и, заболев, вынужден был остановиться на ст. Астапово, Тульской губернии, где и скончался в тяжелых душевных муках. Церковь посылала к нему Епископа Тульского Парфения и старца Оптинского Варсонофия; но окружавшие его лица (Чертков и др.) не допустили их до умирающего.

Припомню тут и слышанное мною о нем во Франции. Одно время я жил на побережье Атлантического океана. Там же в одном доме жила тогда и жена одного из сыновей Л. Толстого со своим внучком Сережей. И она иногда рассказывала кое-что о нем и тоже повторяла, что он был “гордый...” Но она жалела его... Внук тоже был чрезвычайно капризный: если что-либо было не по нем, то он бросался на пол и затылком колотился об него, крича и плача. А в другое время он был ласков ко всем... После отец, чех, выкрал его от бабушки; он тогда уже разошелся с внучкой Толстого.

Прождали мы в комнате минут десять молча: вероятно, старец был занят с кем-нибудь в другой половине домика. Потом неслышно отворилась дверь из его помещения в приемную комнату, и он вошел... Нет, не “вошел,” а как бы вплыл тихо... В темном подряснике, подпоясанный широким ремнем, в мягкой камилавке, о. Нектарий осторожно шел прямо к переднему углу с иконами. И медленно-медленно и истово крестился... мне казалось, будто он нес какую-то святую чашу, наполненную драгоценной жидкостью и крайне опасался: как бы не пролит ни одной капли из нее? И тоже мне пришла мысль: святые хранят в себе благодать Божию; и боятся нарушить ее каким бы то ни было неблагоговейным душевным движением: поспешностью, фальшивой человеческой лаской и др. Отец Нектарий смотрел все время внутрь себя, предстоя сердцем перед Богом. Так советует и Еп. Феофан Затворник: сидя ли или делая что, будь непрестанно пред лицем Божиим. Лицо его было чистое, розовое; небольшая борода с проседью. Стан тонкий, худой. Голова его была немного склонена к низу, Глаза — полузакрыты.

Мы все встали... Он еще раза три перекрестился перед иконами и подошел к послушнику. Тот поклонился ему в ноги; но стал не на оба колена, а лишь на одно, вероятно, по тщеславию стыдился делать это при посторонних свидетелях. От старца не укрылось и это: и он спокойно, но твердо сказал ему:

— И на второе колено встань!

Тот послушался... И они о чем-то тихо говорили... Потом, получив благословение, послушник вышел.

Отец Нектарий подошел к отцу с детьми, благословил их и тоже поговорил... О чем, не знаю. Да и не слушал я; было бы грешно подслушивать. О себе самом думал я... Все поведение старца произвело на меня благоговейное впечатление, как бывает в храме перед святынями, перед иконою, перед исповедью, перед Причастием.

Отпустив мирян, батюшка подошел ко мне, к последнему. Или я тут отрекомендовался ему, как ректор семинарии; или прежде сказал об этом через келейника, но он знал, что я — архимандрит. Я сразу попросил его принять меня на исповедь.

— Нет, я не могу исповедовать вас, — ответил он. — Вы человек ученый. Вот идите к отцу скитоначальнику нашему, отцу Феодосию, он — образованный.

Мне горько было слышать это: значит, я недостоин исповедаться у святого старца. Стал я защищать себя, что образованность наша не имеет важности. Но отец Нектарий твердо остался при своем и опять повторил совет — идти через дорожку налево к о. Феодосию. Спорить было бесполезно, и я с большой грустью простился со старцем и вышел в дверь.

Придя к скитоначальнику, я сообщил ему об отказе отца Нектария исповедовать меня и о совете старца идти за этим к образованному о. Феодосию.

— Ну, какой же я образованный?! — спокойно ответил он мне. — Кончил всего лишь второклассную школу. И какой я духовник?! Правда, когда у старцев много народа, принимаю иных и я. Да ведь что же я говорю им, Больше из книжек наших же старцев или из святых отцов, что-нибудь вычитаю оттуда и скажу. Ну, а отец Нектарий — старец по благодати и от своего опыта. Нет, уж вы идите к нему и скажите, что я благословляю его исповедать вас.

Я простился с ним и пошел опять в хибарку. Келейник с моих слов все доложил батюшке; и тот попросил меня к себе в келию.

— Ну, вот и хорошо, слава Богу! — сказал старец совершенно спокойно, точно он и не отказывался прежде. Послушание старшим в монастыре — обязательно и для старцев; и может быть, даже в первую очередь, как святое дело и как пример для других.

И началась исповедь... К сожалению, я теперь решительно не помню ничего о ней... Одно лишь осталось в душе, что после этого мы стали точно родными по душе. На память батюшка подарил мне маленькую иконочку из кипарисового дерева с выточенным внутри распятием.

Подошел праздник Успения Божией Матери. Накануне, часов около 11, ко мне приходит из монастыря благочинный отец Федот. Несколько полный, с проседь. в темных волосах и бороде, спокойный, приветливый; он и с собою принес тишину. Помолившись и поздоровавшись со мною, он сначала справился о моем здоровье и самочувствии; потом порадовался — “какая ныне хорошая погода,” — был тихий, безоблачный день. Я подумал: подход — как в мину, между светскими людьми... Жду дальше: напрасно монахи не ходят по келиям, — как писалось раньше. И действительно, отец благочинный скоро перешел к делу:

— Ваше высокопреподобие! Батюшка игумен просит вас сказать завтра, на поздней литургии, поучение...

Это предложение было для меня совершенно неожиданным: я в миру довольно много говорил проповедей, речей, уроков. И устал духовно от многоглаголания; потому, живя в монастыре, хотел уже отдохнуть от учительства в тишине, одиночестве и молчании. И в самом деле отдыхал. И вдруг — проповедуй и здесь?

— Нет, нет! — запротестовала моя душа. — Не могу, батюшка!

И начался между нами долгий спор.

— Почему же, Ваше высокопреподобие?!

— Ну чему я буду учить вас в монастыре?! Вы — истинные монахи; а живя в миру, какие мы монахи? Нет, и не просите напрасно.

Но отца благочинного нелегко оказалось заставить отказаться от данного ему игуменом поручения.

— А как же вон у нас жили другие ученые монахи, — стал он перечислять их имена, и проповедовали?

— Это не мое дело, — отстранял я его возражение. — Я про себя говорю, что не могу учить вас, монахов. Да и что особого я могу вам сказать? У вас на службах читаются, по уставу, и жития святых из Пролога и поучения святых отцов. Что же лучше?

— Так-то так; но и живое устное слово полезно нам послушать, — настаивал о. Федот.

— Святые отцы — всегда живые, — возражал я, — нет уж, батюшка, не просите! Мне трудно это. Так и объясните отцу игумену.

Да ведь о. игумен и благословил меня просить вас проповедовать.

Видя, что никакие уговоры не действуют на посланца, я вспомнил о старце Нектарии. “Вот кто может выручить меня из неожиданной беды, — думалось мне, — я у него исповедался, он знает мою грешную душу и скорее поймет мой отказ по сознанию моего недостоинства, а слово старца — сильно в обители.”

— Я спрошу у батюшки, о. Нектария, — сказал я.

— Хорошо, хорошо! — согласился сразу о. Федот.

И с этими словами он начал прощаться со мной. Да было и время: в монастыре зазвонил небольшой колокол к обеду. Благочинный ушел, а я направился к “хибарке” старца. В знакомой мне приемной никого не было. На мой стук вышел из келии о. Мелхиседек: маленького роста, в обычной мягкой камилавке, с редкой молодою бородою, с ласковым лицом.

Я объяснил ему наше дело и добавил:

— Мне нет даже нужды беспокоить самого батюшку, он занят другими. Вы только спросите у него совета. И скажите ему, что я прошу его благословить меня не проповедовать.

И я верил в такой ответ старца: мне казалось, что я хорошо поступаю, смиренно. Келейник, выслушав меня, ушел за дверь. И почти тотчас же возвратился:

— Батюшка просит зайти вас к нему.

Вхожу. Целуем друг у друга руки. Он предложил мне сесть и, не спрашивая больше ни о чем, сказал следующие слова, которые врезались мне в память до смерти:

— Батюшка, — обратился он ко мне тихо, но чрезвычайно твердо, авторитетно, — примите совет на всю вашу жизнь: если начальники или старшие вам предложат что-нибудь, то как бы трудно или даже высоко ни казалось это вам, — не отказывайтесь. Бог за послушание поможет!

Затем он обратился к окну и, указывая на природу, сказал:

— Смотрите, какая красота: солнце, небо, звезды, деревья, цветы... А ведь прежде ничего не было! Ничего! — медленно повторил батюшка, протягивая рукою слева направо. — И Бог из ничего сотворил такую красоту. Так и человек: когда он искренно придет в сознание, что он — ничто, тогда Бог начнет творить из него великое.

Я стал плакать. Потом о. Нектарий заповедовал мне так молиться: “Господи, даруй мне благодать Твою!” — И вот идет на вас туча, а вы молитесь: “Дай мне благодать!” И Господь пронесет эту тучу мимо.” И он протянул рукой слева направо. О. Нектарий, продолжая свою речь, рассказал мне почему-то историю из жизни Патриарха Никона, когда он, осужденный, жил в ссылке и оплакивал себя. Теперь уж я не помню этих подробностей о Патриархе Никоне, но “совет на всю жизнь” стараюсь исполнять. И теперь слушаюсь велений Высшей Церковной власти. И, слава Богу, никогда в этом не раскаивался. А когда делал что-либо по своему желанию, всегда потом приходилось страдать.

... Вопрос о проповеди был решен: нужно слушать о. игумена и завтра — говорить. Я успокоился и ушел. Обычно для меня вопрос о предмете и изложении поучения не представлял затруднений; но на этот раз я не мог отыскать нужной темы до самого всенощного бдения. И уже к концу чтения канона на утрени в моем уме и сердце остановились слова, обращенные к Богородице: “Сродства Твоего не забуди, Владычице!” Мы, люди, сродники Ей по плоти, Она — из нашего человеческого рода. И хотя Она стала Матерью Сына Божия, Богородицею, но мы, как Ее родственники, все же остались Ей близкими. А потому смеем надеяться на Ее защиту нас пред Богом, хотя бы были и бедными, грешными родственниками Ее... И мысли потекли, потекли струей... Вспомнился и пример из жития св. Тихона Задонского о грешном настоятеле этой обители, как он был помилован и даже воскрешен Господом : “За молитвы Моей Матери возвращается в жизнь на покаяние,” — послышался ему голос Спасителя, когда душа его спускалась на землю? А настоятель этот, будучи по временам одержим нетрезвостью, имел обычай в прочие дни читать акафист Божией Матери.

В день Успения я отслужил раннюю в другом храме... И вдруг во мне загорелось желание сказать поучение и тут. Но так как это было бы самоволием, я воздержался.

Какие лукавые бывают искушения!

На поздней литургии я сказал приготовленную проповедь. Она была, действительно, удачною. В храме кроме монахов было много и богомольцев-мирян. Все слушали с глубоким пониманием.

По окончании службы я спускался по ступенькам с паперти. Вдруг ко мне спешно подбежали те два монаха, которых я осудил в душе, и при всем народе радостно поклонились в ноги, благодаря за проповедь... К сожалению, я не запомнил их святых имен: а они заслужили бы этого за смирение свое.

Но на этом “слава” моя не кончалась. Когда я возвратился в скит, меня на крылечке нашего домика встретил преподобный о. Кукша:

— Вот, хорошо сказали, хорошо! Вот был у нас в Калуге архиерей Макарий: тоже хорошо-о говорил проповеди!

Я промолчал. На этом разговор и кончился.

Через некоторое время из монастыря пришла уже целая группа послушников и стала просить меня:

— Батюшка, пойдемте, погуляем в лесу и побеседуем: вы такую хорошую проповедь нам сказали.

"О-о! — подумал я про себя. — Уже учителем заделаться предлагают тебе? А вчера считал себя недостойным и говорить?! Нет, нет: уйди от искушения!” — И я отклонил просьбу пришедших.

Кстати: вообще монахам не дозволяется ходить по лесу, и лишь по праздникам разрешалось это, и то — группами для утешения. Но этим пользовались лишь единицы: а другие сидели по келиям, согласно заповеди древних отцов: “Сиди в келии и келия спасет тебя.”

На следующий день мне нужно было выезжать из монастыря на службу в Тверскую семинарию; и я пошел проститься сначала с о. Нектарием. Встретив меня, он с тихим одобрением сказал:

— Видите, батюшка: послушались, и Бог дал вам благодать произнести хорошее слово.

Очевидно, кто-то ему уже об этом сообщил, так как старец не ходил в монастырь.

— Ради Бога, — ответил я, — не хвалите хоть вы меня, бес тщеславия меня уже и без того мучает второй день.

Старец понял это и немедленно замолчал. Мы простились.

От него я пошел через дорожку к скитоначальнику о. Феодосию. Тот спросил меня, как я себя чувствую, с каким настроением отъезжаю.

Я искренно поблагодарил за все то прекрасное, что я видел и перехил здесь. Но добавил:

— А на сердце моем осталось тяжелое чувство своего недостоинства.

Мне казалось, что я говорил искренно и сказал неплохо, а сознание недостоинства представлялось мне смирением. Но отец Феодосий посмотрел иначе:

— Как, как? — спросил он. — Повторите, повторите!

Я повторил. Он сделался серьезным и ответил:

— Это — не смирение. Ваше преподобие, это — искушение вражье, уныние. От нас по милости Божией уезжают с радостью; а вы — с тяготею? Нет, это — неладно, неладно. Враг хочет испортить плоды вашего пребывания здесь. Отгоните его. И благодарите Бога. Поезжайте с миром. Благодать Божия да будет с вами.

Я простился. На душе стало мирно.

Какие вы духовно опытные! А мы, так называемые “ученые монахи,” в самих себе не можем разобраться правильно... Не напрасно и народ наш идет не к нам, а к ним... “простецам,” но из мудрых и обученным благодатью Духа Святого. И апостолы были из рыбаков, а покорили весь мир и победили “ученых.” Истинно говорится в акафисте: “Вития многовещанные,” — т.е., ученые ораторы, — “видим яко рыбы безгласные,” по сравнению с христианской проповедью этих рыбаков.

И теперь “ученость” наша была посрамлена еще раз.

Когда я приехал на вокзал в Козельск, то в ожидании поезда я сидел за столом. Против меня оказался какой-то низенький крестьянин, с остренькой бородкой. После короткого молчания он обратился ко мне довольно серьезно:

— Отец, ты, что ли, вчера говорил проповедь в монастыре?

— Да, я.

— Спаси тебя, Господи! А знаешь, я ведь думал, что благодать-то от вас, ученых, совсем улетела?

— Почему так?

— Да видишь: я безбожником одно время стал; а мучился. И начал я к вам, ученым обращаться: говорил я с архиереями — не помогли. А потом пришел сюда, и эти простецы обратили меня на путь. Спаси их, Господи! Но вот вижу, что и в вас, ученых, есть еще живой дух, как Сам Спаситель сказал: "Дух дышит, идеже хощет” (Иоанн 3:8).

Скоро подошел поезд. В вагон второго класса передо мной поднялись по ступенькам две интеллигентные женщины. За ними пошел и я. Они очень деликатно обратились ко мне со словами благодарности за вчерашнее слово. Оказалось, это были две дворянки, приезжавшие издалека на богомолье в Оптину и слышавшие мою проповедь. И думается, что эти “ученые” — не хуже, — а даже лучше, смиреннее, чем бывший безбожник... Да, воистину дух Божий не смотрит ни на ученость, ни на “простоту,” ни на богатство, ни на бедность, а только на сердце человеческое, и если оно пригодно, то Он там живет и дышит...

Началась революция. И вот какое предание дошло до меня за границей. Отец Нектарий будто бы встретил пришедших с детскими игрушками и электрическим фонариком, совершенно спокойный. И перед ними он то зажигал, то прекращал свет фонаря. Удивленные таким поведением глубокого старца, а может быть, и ожидавшие какого обличения за свое безобразие от “святого” молодые люди сразу же от обычного им гнева перешли в благодушно-веселое настроение и сказали:

— Что ты? Ребенок, что ли?

— Я — ребенок, — загадочно-спокойно ответил старец.

Если это было действительно так, то стоит серьезно задуматься над смыслом поведения его и загадочным словом о “ребенке.”

А ребенком он мог назвать себя, поскольку идеальный христианин становится действительно подобным дитяти по духу. Сам Господь сказал ученикам при благословении детей: " Если не будете, как дети, не войдете в Царство Небесное” (Мк. 10:15).

http://vsemolitva.ru/b4/nektari.html


Возврат к списку

© 2010-2024 Храм Успения Пресвятой Богородицы      Малоохтинский пр.52, телефон: +7 (812) 528-11-50
Сайт работает на 1С-Битрикс