О Жанне д Арк

Мария Езерская

Французская святая Иоанна Дева (1412-1431), известная всему миру как Жанна д’Арк – одна из величайших фигур западной Церкви 2го тысячелетия христианства. На «темном», еретическом Западе после его отпадения от христианского Востока второго такого чуда Божия, пожалуй, и не найти. Эта святая XV века была канонизирована Римской церковью спустя пять столетий, в XX веке. Более того, папским указом провозглашена в 1924 г. второй по духовному значению после Божией Матери покровительницей Франции. Но это вовсе не значит, что сегодня католики до конца понимают феномен Жанны или способны дать ему оценку в святоотеческом духе. Скорее стоит говорить об обратном: при всем восхищении и любви к ней западноевропейцев, особенно французов, Жанна остается для нынешних католиков такой же загадкой, какой была для своих современников. Попытки католиков поставить ее в ряд привычных для них Терез и Францисков, очевидно, не приближают их к разгадке этой тайны. Однако православный человек, хорошо знакомый из собственной истории с духом подлинного подвижничества, может не только сердцем уловить, но и действительно узнать в этой французской святой неотмирные черты родной духовной реальности.

Письмо с подписью Жанны и увеличенная подпись

О том, что на Западе нет ни одной книги, которая бы отражала всю глубину личности Жанны, свидетельствуют слова французского католического священника о. Кристофа Робюшона: «Лучшим агиографическим произведением о Жанне остаются материалы ее Процесса» (III, 229). Это тем более удивительно, что Жанна д’Арк – самое «задокументированное» историческое лицо XV века. Не так много найдется в истории человечества людей, о которых бы сохранилось столько подлинных исторических свидетельств. Сохранились многотомные материалы двух инквизиционных процессов XVго века: «Обвинительного процесса» с протоколами ее допросов, на основании которого она была казнена, и «Процесса по отмене приговора», включающего десятки свидетельств современников Жанны, на основании которого она была оправдана. Сохранились многочисленные хроники, личные письма, финансовые документы и т.д., в которых она упоминается. По большей части сохранились послания и документы, под которыми стоит ее личная подпись. Но, несмотря на такое обилие исторического материала, Жанна оказывается «не по зубам» западному человеку, который пасует перед бездной неотмирности, инаковости, открывающейся для него в этих текстах. Среди бесконечных исследований и трудов по жоаннистике очень мало духовных, сущностных, а те, что есть, неудовлетворительны в силу указанных причин.

Страница из рукописи «Обвинительного Процесса Иоанны Девы» XV в. Париж. Национальная Библиотека.

Жанна родилась предположительно в 1412 г. в деревне Домреми́, в Лотарингии. Ее отец Жак был зажиточным крестьянином строгих нравов, одним из самых уважаемых членов местной общины. Мать Жанны, Изабель Роме, была женщиной крайне благочестивой, совершавшей паломничества даже в Рим. В семье было пятеро детей, три сына – Жакмен, Жан и Пьер и две дочери – Жанна и Катрин. Еще сегодня в Домреми можно увидеть дом семьи д’Арк (фамилии в ходу там еще не были, так что обозначение это условное): солидное каменное строение из пяти комнат. Дом окружает сад. У них было также большое хозяйство, где все дети трудились с утра до вечера. В начале 1450х годов, через 20 лет после казни Жанны, ее многочисленные земляки наперебой расхваливали «Жаннету» перед выездной комиссией по отмене приговора. Все до единого изображают Жаннету маленькой святой. По их словам, она была самым послушным, кротким, терпеливым и благочестивым ребенком, какого только можно себе представить. Она не баловалась и не ходила на танцы, а шла в храм и молилась. Она хотела спать на полу и чтобы нищие спали в ее постели. «Если бы у Жаннеты были свои деньги, она отдала бы их кюре, чтобы тот служил мессы»; «Иногда она отходила в сторону и словно беседовала с Богом – и я, и другие, мы все смеялись над ней»; «... при звуках церковного колокола она становилась на колени»; «В детстве, когда я бывал болен, она приходила утешать меня»; «Она была настолько проста, добра и набожна, что я говорила ей, что она уж слишком благочестива» и т.д. Между тем, война и военные слухи были главной темой разговоров в деревне, где жила Жанна. В Домреми поддерживали партию французского дофина, в деревне Максе, на другом берегу реки Мёз, – партию герцога Бургундского. Местные мальчишки дрались до крови: эти «за арманьяков», те – «за бургундцев». Лотарингия находилась на периферии театра военных действий, но и до нее докатывалось эхо войны: однажды – Жанне было тогда пятнадцать лет – жителям Домреми пришлось бежать от бургундских солдат, которые разграбили и сожгли их деревню. Отчаяние нарастало: деревня Домреми, как и вся Франция, жила в предчувствии полной и неминуемой катастрофы. Понятно, никто не думал о маленькой Жаннете. Местные жители обращали на нее внимание только при наличии матримониальных намерений: хорошая невеста из уважаемой семьи и самое кроткое создание на свете…

Во Франции шла война, которая в исторической литературе именуется Столетней, в действительности длившаяся с незначительными перерывами гораздо более ста лет. «Столетняя война» между Англией и Францией была крупнейшим военным конфликтом средневековой Европы, оказавшим колоссальное влияние на ход европейской истории. С тех пор, как в XIII в. английский престол заняли французы из рода Плантагенетов, Англия, чьим монархам на основании наследственных прав принадлежали во Франции огромные территории на условиях вассальной присяги королю Франции, почти без перерывов вела войну во Французском королевстве. Сначала за создание «империи Плантагенетов», потом под предлогом династических прав и, наконец, просто ради наживы. Английские хроники XIVго в. сообщают нам, что в Англии не было ни одного приличного дома, где бы не нашлось предметов обстановки и вещей, награбленных во Франции. Война во Франции сделалась для англичан самым привычным промыслом их жизни. Если король хотел пополнить казну, лорды – поправить свое состояние, бароны – создать фамильное гнездо и жениться по любви, а низшие сословия – заработать денег на жизнь, все головы немедленно поворачивались в сторону Франции как источника вышеперечисленных благ. Король, который не вел войны во Франции, считался неудачником и рисковал увидеть со стороны знати и народа бунты и недовольство. Именно по этой причине был свергнут последний английский король из династии Плантагенетов – Ричард II. В результате государственного переворота в Англии воцарилась династия Ланкастеров. Во Франции назревала национальная катастрофа. Тяжкий душевный недуг не позволил королю Карлу VI продолжить борьбу с англичанами, которую до него успешно вел его отец Карл V и легендарный военачальник Бертран Дюгеклен.

 

Марка с изображением Бертрана Дюгеклена           

Король Франции Карл VI Безумный

За регентство при безумном короле боролись его брат Людовик, герцог Орлеанский и дядя – герцог Бургундский. Началась гражданская война. После убийства герцога Орлеанского людьми бургундской партии сторонники Орлеанского дома, арманьяки, стали партией малолетнего французского дофина (наследника престола) Карла, на которого велась постоянная охота как бургундцами, так и подоспевшими англичанами. Города Франции разделились: одни – за арманьяков, другие – за бургундцев. Так, Париж был пробургундским, и арманьяки вынуждены были вывезти оттуда десятилетнего дофина под покровом ночи, а потом прятать его по Луарским замкам. Арманьяки и бургундцы с чудовищной жестокостью разоряли города Франции, присягнувшие противоположной партии, истребляя население этих городов. На таком фоне полномасштабная война с Англией должна была стать для Французского королевства концом его государственности. Действительно, молодой Генрих V Ланкастер, узурпировавший власть в Англии, не намеревался останавливаться и поставил себе четкую задачу: стать королем Франции и возглавить, таким образом, Объединенное Королевство Англии и Франции. Иными словами, целью Ланкастера были не просто территории и нажива, он мечтал о континентально-островной империи или, в конечном итоге, о мировом господстве. «Англосаксонское доминирование», как сказали бы сегодня. Войдя во Францию с превосходно организованным войском, Генрих одержал в 1415 г. блестящую победу под Азенкуром (в английской историографии битва при Азенкуре получила название «Криспианов день»), где погиб весь цвет французского рыцарства. Дальше события развивались стремительно: переход Бургундии на сторону англичан, женитьба Генриха Ланкастера на дочери французского короля (как всякий узурпатор, он хотел узаконить свои права на французский престол династическим путем), подписание в 1420 г. договора в Труа о передаче престола Франции после смерти Карла VIго ребенку от брака Генриха Ланкастера с Екатериной Французской, договора, с которым французское государство, очевидно, прекращало свое существование. Для остальной Европы воцарение англичан во Франции означало бы непрерывную экспансию последних на сопредельные территории и далее. Подписание договора в Труа стало возможным из-за предательства королевы Франции Изабеллы Баварской: именно она, по убеждению народа, водила рукой своего безумного мужа. И именно она не убоялась позора, публично признав дофина Карла незаконнорожденным для того, чтобы лишить собственного сына прав на трон Франции. «Францию погубит женщина, Францию погубит женщина», – говорили тогда люди, повторяя фразу из древнего пророчества, которое все знали с детства. Нетерпеливый Ланкастер уже изображал на своем щите белые лилии (герб Французской короны) и даже подписывал письма: «Мы, король Англии и Франции». Но в 1422 г., оставив двухлетнего сына, Генрих V Ланкастер неожиданно умер во цвете лет тотчас вслед за престарелым королем Франции Карлом VI Безумным. Регентом по делам Франции со стороны Ланкастеров стал брат покойного Генриха, герцог Бедфорд. Между тем, у пророчества была и вторая часть, целиком оно звучало так: «Францию погубит женщина, а спасет девушка (девственница)».

Иоанн Английский. Герцог Бедфорд

О том, что происходило втайне от всех в далекой лотарингской деревне, мы знаем из показаний самой Жанны на обвинительном процессе. Из ее скупых ответов получается такой рассказ. Когда ей было тринадцать лет, в саду ее отца ей явился Архангел Михаил в сопровождении ангелов, при этом она увидела яркий свет с правой стороны, и она не постилась в предыдущий день. В тот первый раз она сильно испугалась, но Архангел Михаил успокаивал ее. Какое-то время он воспитывал ее, наставляя быть хорошим ребенком, слушаться родителей и всегда ходить в церковь, исповедоваться и причащаться. После чего она окончательно уверилась в истинности видения. Он также много и часто рассказывал ей о бедственном положении и тяжких скорбях народа Франции. Небесное явление так поразило Жанну, что она поклялась сохранить девственность и служить только Богу. Когда ангелы покидали ее, она плакала, что они не взяли ее с собой, и целовала землю, по которой они ступали. Архангел Михаил пообещал ей Небесный Совет, и ей стали являться Святые великомученицы Екатерина и Маргарита, которых, хотя она видела их, Жанна именует своими «голосами». Голоса сказали ей, что Бог поддерживает французов, а не англичан и хочет, чтобы она, Жанна, пошла во Францию (так жители окраин называли центральную часть страны) на помощь дофину и воевала с англичанами. От этих слов Жанна пришла в ужас и со слезами уверяла святых, что она «всего лишь бедная девочка, которая не умеет сидеть на лошади и вести войну». Но голоса настаивали и обещали ей помощь свыше. Больше ничего она не знала. Несколько лет ушло на то, чтобы она, победив все человеческие страхи и суждения, приняла свою судьбу и решилась. Когда ей было пятнадцать лет, ее отцу приснился вещий сон: он увидел свою дочь Жанну уходящей с солдатами. Отец призвал свою супругу и сыновей и рассказал им об увиденном, приказав следить в оба за Жанной. «Если такое случится с моей дочерью, убейте ее, иначе я сам ее убью». Разговор был пересказан Жанне матерью. С тех пор родители не спускали с нее глаз и держали «в большой строгости». В скором времени к ней посватался некий молодой человек, о котором нам известно только то, что через несколько лет, на момент обвинительного процесса, его уже не было в живых. Родители, видимо мечтавшие пристроить беспокоившую их дочь, были в сговоре с женихом. После отказа Жанны ее привлекли к церковному суду г. Туля, где ее родители и молодой человек утверждали, что имела место помолвка и требовали от суда принудить ее выйти замуж. Но голоса уверили Жанну, что она победит. Поэтому она спокойно присягнула, что не давала никаких обещаний, после чего была освобождена судом от всяких обязательств. В семнадцать лет Жанна отправилась в соседнюю деревню на помощь родственнице, которая должна была родить. Поскольку ее сопровождал дядя Дюран Лаксар, это событие не вызвало у родителей никаких подозрений, и они отпустили ее. Уходя из деревни, она говорила всем: «Прощайте!», а одному земляку еще прежде сказала, что есть некая дева между Кусе и Вокулёром (соседние городки), которая менее чем через год коронует дофина в Реймсе. Жанна уже знает точно, куда она пойдет и зачем. По ее собственному свидетельству, голоса хотели, чтобы она сказала родителям, но она ни за что не хотела им говорить, чтобы не причинять им горя и потому что боялась, как бы отец не помешал ее путешествию. Позже, когда родители узнали, что случилось, то «едва не лишились чувств», но через время она послала им письмо и все-таки получила их благословение.

Первым человеком, поверившим в ее миссию, был ее родственник Дюран Лаксар. О чем он поведал сам инквизиционному трибуналу по отмене приговора. Он поверил, что Жанна и есть та дева, о которой говорит пророчество, после чего отвел ее в Вокулер, где была крепость с профранцузским, т.е. проарманьякским гарнизоном. Капитан крепости по имени Робер де Бодрикур, выслушав Жанну, велел ее дяде «отвести ее домой к отцу, наградив хорошей оплеухой». Но Жанна знала, что с первого раза у нее не получится, о чем ее предупредили голоса. Она остается в Вокулере и начинает собирать вокруг себя народ. Она говорит людям: «Разве вы не слышали, что Францию погубит женщина, а спасет девственница?». Многих это поражает, толпы народа ходят за ней из одной церкви в другую. Есть в этой толпе и рыцари. Некто Жан де Мец иронично спрашивает Жанну: «Милая моя, что вы здесь делаете? Разве нам не пора изгнать дофина вон из королевства, а самим сделаться англичанами?». Жанна отвечает, что Франция погибла и все союзы напрасны, ей не поможет уже дочь короля Шотландии и никто из людей. Только она, Жанна, может спасти Францию, потому что так хочет ее Господин. «Кто твой господин?» «Царь Небесный», - отвечает Жанна. Рыцарь, по собственному свидетельству, был так поражен, что поклялся Жанне лично сопроводить ее к дофину. Робер де Бодрикур под давлением всеобщего энтузиазма в конце концов сдался и дал ей требуемое письмо к дофину и эскорт, сказав знаменитую фразу: «Иди, иди и будь что будет». Жители Вокулера свидетельствуют: она так сильно желала быть представленной дофину, что «время томило ее, как беременную женщину»; «говорила, что если бы нужно было идти туда на коленях, она пошла бы»; в ответ на вопрос об английских и бургундских патрулях на пути в Шинон к дофину «говорила, что не боится солдат на своем пути, с ней Бог и Он расчистит ей путь, и что она родилась для этого».

Трудный путь из Вокулера в Шинон длиной в 150 лье в холодную февральскую погоду с ночевками на голой земле и ежечасным риском наткнуться на вражеский патруль Жанна проделывает уже в мужской одежде и верхом на лошади (верховую езду она освоила за одну неделю) в сопровождении мужчин, среди которых было два рыцаря – Бертран де Пуланжи и Жан де Мец. Вот слова последнего: «Я имел великое доверие к словам Девы, и был воспламенен ее речами и любовью к ней, Божественной, как я считаю». Жан де Мец, таким образом, первый, кто прямо говорит о благодати, сообщая о «божественном» чувстве, которое она внушала окружающим. Само слово «благодать» католикам произносить было неудобно, так как их Церковь учила, что никому не дано распознать ее.

В Шиноне уже слышали о появлении Девы. Некий вооруженный человек, преградив путь эскорту, со смехом требовал, чтобы ему дали эту Деву на одну ночь, после чего он вернет ее уже не девой. «Ты богохульствуешь, – сказала Жанна, – когда сам ты так близок к смерти». Через полчаса этот человек упал в реку и утонул на глазах у свидетелей. Прибыв в замок, Жанна, как она сама говорит, узнала дофина (которому на тот момент было 26 лет) в толпе придворных, потому что на него указали ей голоса. Став перед ним на колени, она просит принять небесную помощь. Позже она открыла наследнику некую тайну, так что лицо его «просияло». Речь, по-видимому, шла о законнорожденности Карла, которую поставила под сомнение его собственная мать и которую Жанна назвала несомненной. И еще о чем-то, чего мы не знаем, но что поразило дофина, т.к. речь могла идти только об откровении. Все же он не решился дать ей войско для похода на Орлеан, чего она требовала, и после проверки на девственность отправил ее в Пуатье для испытания учеными богословами из числа своих приверженцев, что крайне огорчило Жанну, т.к. осажденный англичанами Орлеан голодал уже более семи месяцев и держался из последних сил. Текст процесса в Пуатье утрачен. Остались только короткие отрывки из воспоминаний свидетелей. Вопрос: «Если Бог за французов, разве Он Сам не силен изгнать англичан? Зачем нужны солдаты?» Ответ: «Солдаты будут сражаться, а Бог дарует им победу». Вопрос: «Почему ты не являешь чуда?» Ответ: «Я здесь не для того, чтобы творить чудеса. Но дайте мне армию и пошлите в Орлеан, тогда у вас будет столько чудес, сколько вы захотите». Вопрос: «Веруешь ли ты в Бога?». Ответ: «Да и больше, чем Вы». Вопрос: «На каком языке говорят твои голоса?» Ответ: «На лучшем, чем Ваш» (это сказано богослову, который говорил на лимузенском диалекте и, судя по реплике Жанны, испытывал сомнения в вере). Испытующие не нашли никаких признаков ереси и прочих отклонений, о чем и сообщили дофину. Потом ее спрашивали, где она возьмет столько солдат (у дофина почти не было армии и денег, чтобы ее создать). Она ответила: «Их созовет барабан». Что, по словам свидетелей, впоследствии и случилось, «так как все пошли за ней».

Вход армии в Орлеан сопровождали многочисленные чудеса: когда Жанне требовалась переправа по обмелевшей Луаре, ветер немедленно менял направление, и вода начинала прибывать; когда войско со священниками, певшими молитвы и несшими хоругви, входило в город через Бургундские ворота, англичане смотрели на них из своих крепостей, но дали войти совершенно беспрепятственно и т.д. В Орлеане Жанна диктует своему писарю первое письмо англичанам. В письме выражается требование немедленно сдать все ключи от городов Франции, после чего она сохранит им жизнь и позволит беспрепятственно уйти в Англию. В противном случае, она, Дева, посланная Богом, нанесет им такой удар, от которого они не оправятся и через тысячу лет. И тогда они узнают, на чьей стороне Бог. К герцогу Бедфорду следует отдельное обращение: Жанна просит его покориться ей и не губить себя. Это письмо привело англичан в дикую ярость. Хотя они и считали, что французский дофин окончательно потерял рассудок, доверив армию девчонке, да еще и сумасшедшей, но «наглый» тон письма разозлил их по-настоящему. «Вы, англичане, не имеющие никаких прав на французское королевство…» На суде Жанна скажет: «Если бы англичане поверили моим письмам, то поступили бы как люди мудрые». Но англичане не поверили…

Одну за другой Жанна берет крепости, которые с разных сторон перекрывают вход в Орлеан. Во время штурма одной из них погиб непобедимый английский полководец Глесдейл, которого французы называли Классидас. «Классидас, Классидас, сдавайся Царю Небесному», – кричала Жанна. Но Глесдейл попытался спастись по мосту и утонул, а с ним сотни английских воинов. Жанна горько плакала тогда, потому что, как она говорила, они «умерли без покаяния». Французским воинам она запрещала идти в бой без исповеди и причастия. Сама она исповедовалась и причащалась каждый день. Жители Орлеана живут в постоянном присутствии чуда. Жанна для них – существо из другого мира. Сохранилось письмо Ги де Лаваля, внука упоминавшегося выше легендарного полководца Бертрана Дюгеклена, который вместе с братом примкнул к армии Жанны. В письме, адресованном бабушке, он называет Жанну «дивным созданием», добавляя, что смотреть на нее «необыкновенно приятно». Лавали тотчас становятся свидетелями «маленького чуда»: конь Жанны взбесился и стал брыкаться в руках у пажей, испуская пену. «Подведите его ко кресту!», – приказала Жанна. Несколько человек с большими усилиями подтащили упиравшееся животное к каменному кресту перед храмом. Конь внезапно успокоился и стоял как вкопанный. После чего Жанна под восторженный гул толпы легко вскочила в седло, а конь слушался ее «как малое дитя». Граф Дюнуа, Бастард Орлеанский, управлявший городом в отсутствие плененного англичанами герцога Орлеанского, сообщает, как рассказывая о явлении ей святых, Жанна поднимала глаза к небу, находясь в состоянии, которое он характеризует как «дивное ликование».

В Орлеане вам покажут каменный мост через Луару, в основании которого стояла неприступная крепость Турель, главный оплот англичан. Участник многих походов Жанны герцог Алансонский так говорит об этой крепости: «О том, что они сделали по дороге, и что было сделано в городе Орлеане, я ничего не знаю, разве только по слухам, так как я не присутствовал там и не ходил с этой армией, но впоследствии я видел крепости, стоящие перед городом Орлеаном, и исследовал их фортификацию. И я думаю, что они были взяты скорее чудом, чем силой оружия, особенно крепость Турель в конце моста и крепость Августинцев. Если бы я был в этих крепостях с несколькими солдатами, я бы легко отважился сдерживать шесть или семь дней всю вражескую силу, и мне кажется, меня бы не взяли. И, насколько я слышал из рассказов об этом бывших там солдат и капитанов, все смотрели на едва ли не всё, что было сделано в Орлеане, как на Божье чудо и считали, что это не человеческих рук дело, но пришло свыше». Между тем, в Турели находилось несколько сотен превосходно вооруженных солдат, которыми руководили выдающиеся английские командиры. Штурм крепости продолжался до темноты с большими потерями и без малейшего шанса на успех. Пытаясь воодушевить приунывших воинов, Жанна, которая всегда шла первой в наступление и последней при отступлении, прикрывая солдат, приставила лестницу к крепостной стене и, с призывом следовать за ней, поднялась почти до последней ступени. В этот момент в ее правую ключицу, пробив доспехи, вонзился дротик, пущенный кем-то из англичан. Раздался вопль: «Арманьякская шлюха мертва!», который защитники крепости встретили криками радости и ликования. Жанну, плакавшую от боли и испуга, подхватили на руки и унесли с поля боя. Французы пришли в смятение, но еще пытались атаковать. Темнело, капитаны велели трубить отбой. В воздухе витал дух поражения. А потом начались чудеса. Так как никто не решался вырвать дротик, боясь, что Жанна истечет кровью и умрет, ей пришлось сделать это самой. После чего кровь из раны действительно хлынула ручьем, но дальше она была перевязана по всем правилам и лежала без движения, находясь в полуобморочном состоянии. Звук отбоя пробудил Жанну. Она велела облачить себя в доспехи и, несмотря на энергичные протесты окружающих, бросилась к капитанам, от которых потребовала немедленно прекратить трубить отбой. Потом она отъехала на коне в сторону, где пребывала в молитве одна «половину четверти часа». Вернувшись, Жанна увидела, что солдаты покидают поле боя и стала поворачивать их обратно – одного, другого, третьего… Потом они уже сами звали друг друга вернуться. После чего крепость была взята за десять минут, остававшихся до полной темноты, а англичане, словно парализованные, «не оказали никакого сопротивления». Так был освобожден Орлеан, а Жанна, как и обещала, вместе с войском вернулась в город по мосту. Это было 7 мая 1429 года, а 8 мая неприятель отступил от города. Спустя почти шестьсот лет жители Орлеана продолжают каждый год отмечать 8го мая главный праздник своего города – День Снятия Осады. В этот же день отмечается победа во Второй мировой войне…

                           Орлеан. Мост Турель Современный вид. Ныне Мост Георга V

Потом были взяты Менг, Божанси и Жаржо. Во время штурма Жаржо и французы, и англичане видели золотой нимб над головой Жанны. Тогда же, во время штурма Жаржо, герцог Алансонский был чудом спасен Жанной от неминуемой смерти. Герцог выбрал превосходную позицию, с которой весь город был виден как на ладони. Вдруг словно из-под земли перед ним выросла Жанна и сказала: «Не стой здесь, потому что та машина (она показала на метательную машину далеко внизу) убьет тебя». Герцог наклонился посмотреть и, обернувшись, не увидел ее рядом. Он немедленно покинул это место, на которое тотчас вступил другой человек («по имени сеньор де Люд») и был в ту же минуту убит ядром, прилетевшим снизу. Этот случай глубоко поразил герцога Алансонского, который «испытал сильный страх» и «дивился речам Девы».

Битва при Патэ стала «французским Азенкуром». Англичане укрывались от прямого боя, и французы начали беспокоиться. Жанна успокоила их: «Будь они даже подвешены к облакам, сегодня они – наши!», добавив, что французы не понесут в этой битве потерь, а англичане будут разгромлены наголову. «Там было великое избиение англичан», потерявших несколько тысяч человек. Всех, кто остался жив, взяли в плен. У французов погибло двое или трое. Участники событий отмечают изумительное христианское милосердие Жанны, лично оберегавшей священнослужителей армии противника, молившейся и скорбевшей о врагах. Один из воинов так ударил пленного вражеского солдата, что бросил его, посчитав за мертвого. Жанна, увидев это, немедленно бросилась к умирающему и велела привести священника. «И она держала ему голову, пока он исповедовался, и утешала его, как могла». Изумляло военных воинское искусство Жанны, которая в возрасте семнадцати лет действовала как «опытный капитан, проведший на войне всю свою жизнь», «сидела в седле и обращалась с оружием, как самый наилучший солдат», а также являла чудеса выносливости, когда по трое суток не спала или спала на земле, не снимая доспехов.

Потом капитаны хотели идти в Нормандию, а Жанна настаивала на походе в Реймс – город традиционной коронации французских королей со времен первого франкского короля Хлодвига, крещенного и помазанного на царствие святым Реми в Реймсе в шестом веке от Рождества Христова. Дофин колебался, предвидя опасный поход, потому что на пути в Реймс стояли вражеские города. Жанна настаивала, утверждая, что Франции нужен король. Когда дофин будет помазан, сила противников станет убывать, а французов – прибывать. Ей противились. Противились капитаны, придворные и архиереи. На суде она скажет, что служители церкви из партии короля Франции сильно «оспаривали ее слова» и противились тому, что сказано было ей от Бога. Рыдая, она умоляла Бога о чуде, которое позволило бы ей убедить дофина и осуществить волю Божию. Тогда с неба явился ангел с небесной короной и в сопровождении Жанны вошел в тронный зал, где были служители Церкви и множество знати, из которых «одни видели ангела и корону, а другие видели корону, но не видели ангела». И, поклонившись дофину «за великое терпение, которое он явил в посланных ему испытаниях», ангел передал ему небесный венец. «Сир, вот Ваше знамение», – сказала Жанна. Все это было в присутствии архиепископа Реймского, сеньора де ла Тремуя, герцога Алансонского и многих других. После этого служители Церкви «перестали перечить» ей. На суде она скажет, что ангелы часто являются посреди христиан, но люди их не видят, а она «часто видела их среди христиан».

Однако члены Королевского Совета вынесли решение о нецелесообразности похода на Реймс. В подобных случаях Жанна говорила: «Вы были на своем совете, а я – на моем. И верьте мне, что ваш совет разорится, а Божий будет исполнен». Поход на Реймс состоялся. По дороге города сдавались Жанне без боя. Непокорных она пугала приготовлениями к штурму, после чего на горожан нападал такой страх, что они бегали прятаться в церкви и умоляли местного епископа выбросить белый флаг. В Труа, столице Шампани, по просьбе горожан ее вышел встречать местный духовный лидер, монах по имени брат Ришар, который кропил перед собой святой водой и творил крестное знамение, не решаясь приблизиться к ней. Она сказала: «Подходите смело, я не улечу». В Ланьи произошло чудо воскресения, о котором долго говорили в городе. У одной юной матери скончался новорожденный сын, которого Церковь отказывалась хоронить в освященной земле, так как он не был крещен. Безутешная мать рыдала и молилась сутками напролет перед трупом младенца, который был положен в храме. Тогда благочестивые девушки пришли просить Жанну помолиться с ними и бедной матерью младенца о его воскресении для принятия крещения. Она отправилась с ними в храм, где все они вместе со священником на коленях молились «перед Божьей Матерью». Младенец, умерший три дня назад, о котором Жанна говорит на суде, что он был черный «как ее камзол», стал розоветь и трижды зевнул. Затем он был окрещен и тотчас снова умер, после чего был отпет и похоронен в освященной земле.

Реймс также был взят без боя, а дофин помазан на царствие с именем Карл VII. На коронации в Реймсском соборе хоругвь Жанны, на которой был изображен Господь Вседержитель и по бокам два ангела, несли перед знаменами всех остальных капитанов, а в толпе народа стояли ее отец и Дюран Лаксар. О знамени Жанна скажет на суде так: «Оно хорошо потрудилось и по праву заслуживало почестей». Спохватившись, англичане немедленно короновали в Париже «французской» короной своего десятилетнего короля Генриха VI (к слову сказать, умственно и психически неполноценного), но было уже поздно: Франция только что получила государя, коронованного, как велела традиция, в Реймсе. Жанна опередила их.

Король Франции Карл VII. Портрет кисти Жана Фуке. Ок. 1445 г.

Слава Иоанны Девы распространилась далеко за пределы Франции. Вся Европа, затаив дыхание, смотрела на «французское чудо». В 1429 г. Жанна-Дева, по словам историка Райцеса, стала главной европейской сенсацией. О ней не говорил только ленивый. Даже в переписке венецианских купцов Жанна занимает центральное место. Общее настроение можно выразить фразой из этой переписки: «Этo (т.е. история Жанны-Девы) сводит меня с ума!». В английской армии ее называют «арманьякской ведьмой», приписывая ее победы магии и колдовству, так как они не являются делом рук человеческих. Англичане люто ненавидят Жанну и смертельно боятся ее. В Англии наемники отказываются идти воевать во Францию из-за «бесчинств», которые «творит Дева».

Говорившая и действовавшая «не как книжники и фарисеи, а как власть имеющая», Жанна была у народа Франции «всем для всех». Несомненным чудом является уже то обстоятельство, что она несла на своих еще почти детских плечах очевидно непосильную, сверхчеловеческую нагрузку. И не только на войне. Во всех местах, где она оказывалась, ее обступали толпы народа со своими скорбями, просьбами, иногда тяжбами. К ней носили прошения и челобитные, ее также много спрашивали о Боге и вере. Вдова королевского казначея Маргарита Ла Турульд, в доме которой в Блуа Жанна прожила несколько недель, оставила ценное свидетельство о ее общении с людьми. К ней ходили благочестивые женщины, которые приносили с собой священные предметы – четки и молитвенники, и просили прикоснуться к ним. «Это смешило ее, и она говорила мне: «Прикоснитесь к ним вы. Они будут так же хороши от вашего прикосновения, как от моего». В другой раз ей сказали, что ей не так страшно воевать, она-то знает все наперед и не будет убита. На что она отвечала, что они неправильно мыслят и что она не находится в большей безопасности, чем любой другой солдат. А вот свидетельство ее духовника Жана Паскереля: «Много раз я слышал от Жанны, что есть в ее случае какая-то тайна, и когда ей говорили: «Никогда мы не видели ничего подобного тому, что от вас увидели; ни в одной книге нельзя прочитать о подобных делах», она отвечала: «Есть у Господа моего Книга, которой никогда не читал ни один ученый клирик, будь он даже совершенной учености». А еще она рассказывала о том, как ответила ученым клирикам, допрашивавшим ее в Пуатье: «В Книге Господа Нашего больше сказано, чем в ваших (сочинениях)». Под «вашими» (сочинениями) надо понимать, вероятно, католические труды того времени вроде трактатов на тему споров «реалистов» с «номиналистами» и тому подобное. Из слов Жанны ясно, что она не очень высоко ценила эти сочинения. В мирной жизни Жанна была, по словам свидетельницы, «простой и юной». Она была «очень невежественной», неграмотной (ставить подпись под письмами ей помогал писарь, водивший ее рукой) и не знала «совершенно ничего», кроме военного дела, в котором была «настоящим экспертом». Жанна была исключительно набожна и предана Церкви, где «хотела находиться всегда». Жанна не допускала в своем присутствии богохульств и ругательств и приходила от этого в большое волнение. Жанна ненавидела игру в кости и все азартные игры. Слова Жанны отличались изумительной меткостью. Один из свидетелей так характеризует ее речь: «Эта Дева говорила очень хорошо».

Она была крайне внимательна к названиям, не допуская никаких смешений и подмены понятий. Жанна никогда не говорила и другим не велела говорить «арманьяки», а только «французы» и «Франция». Жанна проводила четкую грань между бургундцами и англичанами: первые – французские предатели, которые должны вернуться под власть короля Франции, вторые – иностранные оккупанты, которые должны покинуть пределы Франции и уйти в свою страну. Таким образом, еще до появления понятия «нация», она не дала разрушить самосознание французов и укрепила на века их национальное единство. Судьба Франции понималась ею как ее собственная судьба. Боль Франции была ее болью. Ее паж Луи де Конт (или де Кут) вспоминал, с каким волнением она говорила в Орлеане: «Опять льется французская кровь!». Согласно еще одному свидетельству, Жанна говорила, что всякий раз, когда лилась французская кровь, у нее «волосы вставали дыбом». На суде она объясняет, почему после тяжелого ранения под Парижем повесила свои доспехи в часовне Сен-Дени: она оставила их там не для поклонения, а по благочестивому обычаю воинов, когда они бывают ранены, и потому что «это крик Франции». Вместе с тем, основой всех ее мыслей, слов и действий была их богоугодность. Участники ее боевых походов свидетельствуют: она запрещала мародерство и обличала плотские грехи, не допуская появления среди солдат падших женщин, с гневом и укоризной обрушивалась на развратников. Она говорила, что за такие грехи Господь и допускал поражения французов, и угрожала покинуть армию, если воины посмеют и дальше предаваться им.

О ее собственной благодатной чистоте и невинности сохранилось множество свидетельств. В разгар бурных обсуждений женских прелестей где-нибудь на привале или у костра у солдат «язык прилипал к небу» и слова застревали во рту при одном приближении Жанны. Она не занималась муштрой, даже шутила с солдатами, когда требовалось поднять их боевой дух, но исключала всякую возможность одной только греховной мысли в своем присутствии. Высота ее жизни приводила в трепет, дух, который она привносила, вызывал у грешников стыд за себя и пресекал греховные мысли. Граф Жан Дюнуа де Лонгвиль, Бастард Орлеанский, был в то время молодым человеком весьма горячим и с сильными плотскими движениями, однако не только не чувствовал влечения к самой Жанне, но в ее присутствии чудесным образом вовсе забывал о существовании женщин, испытывая удивительную легкость и свободу. Эту дивную «бесплотность» Дюнуа характеризует как «нечто почти божественное». «Юная девушка, красивая и хорошо сложенная» – так описывает Жанну ее телохранитель Жан д’Олон, тотчас добавляя и усиленно подчеркивая, что ни разу не распалился похотью к ней, хотя, помогая ей одеваться или перевязывая раны, не раз видел ее грудь («которая была красивой») и «совершенно голые ноги». При всякой возможности она шла в церковь, без которой не могла прожить ни дня, почти ни часа. Священник Жан Паскерель, ее личный духовник, не выбирал себе такого служения, но был призван на него и сопровождал Деву во всех походах, готовый исповедовать ее, по ее желанию, в любой час дня и ночи. Она была строгой постницей: ела мало и только два раза в день и «еще меньше пила». По пятницам она вовсе ничего не ела и не пила, кроме тех редких случаев, когда этого требовала жизненная необходимость, чтобы не умереть от изнеможения. «Я знал эту Деву благочестивейшим созданием…», «Общее мнение в армии было то, что желать ее невозможно…»

Множество людей поклонялось ей как живой иконе. При ее жизни о ней писались и ставились мистерии, религиозные театрализованные представления. В Орлеане жители «целовали ей руки и ноги и, становясь на колени, лобызали следы от копыт ее лошади». Ей было трудно пресекать подобные проявления народного поклонения, она, по собственным словам, не смогла бы противиться им, если бы ее не «ограждал от них Господь». За все свои победы она шла в храм благодарить Бога и призывала всех делать то же самое. Она воскресила веру в Бога в сердцах огромного множества людей, привела к покаянию многих грешников: кого лично, а кого – своей жизнью и примером. Она научила людей по-новому любить свое отечество, возродила надежду. Еще вчера изнемогавшие от уныния и безысходности люди готовы были идти за ней в огонь и в воду и умирать за Францию и короля. Встреча с ней стала для многих ее современников главным событием их жизни.

Переворачивая историю, находясь в гуще событий, постоянно окруженная множеством людей, простая, доступная и открытая, она оставалась для них загадкой и не имела на земле настолько авторитетного советчика или друга, которому могла бы полностью довериться. Ее ежедневными собеседниками, вдохновителями и утешителями были небожители, а не земные люди. Ее жизнью и каждодневным обновлением был Господь. Ее мысли были мыслями о рае. Свидетели вспоминают, как она неохотно и словно через силу возвращалась к земным делам после многочасовой молитвы в церкви. На Литургии «при виде Тела Христова она плакала».

Иоанна Дева. Франция. Конец XV века.

Но Жанна была юна, полна сил и потребность «разлучитися и со Христом быти» сочеталась у нее с горячим желанием завершить начатое, освободить Францию и не только ее. В письме к герцогу Бургундскому она предлагает последнему объединиться с королем Франции и вместе идти на сарацин, а герцогу Бедфорду предлагает вместе с ней пойти воевать туда, где «французы совершат прекраснейшее из дел, когда-либо бывших в христианском мире». Говорит ли она о помощи Византии в войне с турками? Такое предположение более чем вероятно, т.к. всего через несколько лет после этого Византийский император попросит помощи у Запада против осаждающих Константинополь турок. Папа заставит греков подписать печально известную Флорентийскую Унию, а военной помощи так и не предоставит. В 1438 г. европейские правители были слишком заняты собственными конфликтами. А Жанны уже не было в живых. Мы никогда не узнаем о ее миссии и откровениях того, что знала она. Но очевидно, что эта миссия осталась незавершенной, и Господь взял ее из мира до срока. Очевидно также, что в эти годы Запад впервые за 400 лет, прошедшие после его отпадения от Православия, получил уникальную возможность воссоединиться с христианским Востоком. На Ферраро-Флорентийский собор, который состоялся через семь лет после смерти Жанны, съехались великие умы Византии, высшие архиереи Восточно-христианских Церквей во главе со Святителем Марком Эфесским, величайшим богословом и духоносным мужем того времени. Но Запад не воспользовался своим шансом: вместо принятия православной догматики он навязал свою и заставил восточных иерархов под страхом смерти подписать позорную унию на папских условиях, от которой все Восточные Церкви впоследствии отреклись. «Говорить с ними было все равно, что петь глухим ушам или чертить круги по воде», – скажет о католической верхушке митрополит Марк Эфесский, вынужденный со скорбью признать ее состояние «неисцельным». Поход Иоанны Девы на сарацин не состоялся, папа не позволил Западу вернуться в лоно Православия, а Византия пала под ударами турок.

23 мая 1430 г. Жанна попала в плен у Компьеня при попытке выбить с укрепленных позиций окопавшихся вокруг города англичан и бургундцев. В целом вылазка была удачной, но последняя атака французов была отбита, и отряд получил команду отступить в город. Жанна, как всегда замыкавшая отступление, и еще несколько человек оказались в ловушке: подъемный мост убрали по приказу коменданта Компьеня, прежде чем они смогли вернуться в город. Пленную Жанну привезли в замок Боревуар, принадлежавший бургундскому феодалу Жану Люксембургскому, где она содержалась под стражей несколько месяцев, совершила попытку побега, прыгнув с высокой башни, разбилась, но чудом выжила и исцелилась, а затем была продана англичанам и доставлена в столицу Нормандии Руан, находившийся в глубоком английском тылу. К военнопленным высокого ранга светское правосудие не применялось. Замысел англичан состоял в том, чтобы осудить ее судом Церкви как еретичку, лишив французов веры в нее, и тем самым дискредитировать ее дело и власть французского короля, обязанного ей своей короной. Главным исполнителем этого замысла стал Пьер Кошон, епископ Бовеский, лично торговавший ее у Жана Люксембургского и доставивший деньги герцогу Бургундскому, а затем выхлопотавший себе право верховного судьи на инквизиционном процессе в неподконтрольной ему Руанской епархии, одолев конкурента в лице Парижского Университета, добивавшегося проведения процесса над Жанной в Париже. Епископ Кошон буквально горел желанием осудить Орлеанскую Деву: им двигала жгучая жажда мести и не менее жгучее желание получить от англичан вакантную кафедру архиепископа Руанского. Прошло уже много лет, как Пьер Кошон сделал ставку на англичан. Именно он был главным творцом итоговой редакции Договора в Труа о передаче престола англичанам. В 1429 г. переход его епархии под власть французского короля вынудил епископа бежать из Бове и лишиться кафедры и доходов. И вот ему представилась долгожданная оказия. Епископ Кошон готовил процедуру, не жалея ни сил, ни времени: англичане не скупились на расходы и подарки, желая придать процессу Иоанны Девы европейский, всецерковный размах; и Пьер Кошон прекрасно понимал эти требования, намереваясь так или иначе привлечь к делу всю церковную элиту Франции, еще не находившуюся под прямой властью французского короля.

Однако осудить святую при хотя бы самом формальном соблюдении буквы закона оказалось делом невозможным даже для такого опытного казуиста. Процесс стал для Жанны ее многомесячной Голгофой, величайшим мученическим подвигом. Вместо церковной тюрьмы, как того требовала процедура, ее держали в Руанском замке, в холодной камере с пятью английскими стражниками «самой низкой жизни», из которых двое постоянно находились в камере, а трое – за дверью. Ее запирали стоя в железную клетку. Ее держали прикованной двойными оковами за руки и за ноги к кровати, так что она не могла пошевелиться. К ней подсылали переодетых шпионов. Она просила и умоляла об исповеди, причастии и позволении сходить в церковь, и ее этим шантажировали, постоянно предлагая торг: ей разрешат сходить к мессе в обмен на обещание не надевать больше мужскую одежду и не вооружаться и т.д. На допросы ее водили с цепью на ногах. В нарушение процедуры адвоката ей предоставлено не было. Ее морили голодом. Многочисленные хвалебные свидетельства, собранные в ее родных краях, и положительные результаты новой проверки на девственность не были представлены на суде. Те из асессоров, кто дерзал усомниться в полномочиях епископа Кошона как судьи, хотя бы полунамеком помогал Жанне или полушепотом критиковал действия Кошона и англичан, подвергались угрозам и преследованиям. Даже вице-инквизитор Жан Леметр после бесконечных отговорок явился на процесс единственно под давлением и из-за угроз со стороны англичан, однако и в дальнейшем всеми способами пытался уйти от ответственности.

Ее изводили многочасовыми допросами с целью сбить с толку и подловить в словах. При этом расчет делался на авторитетность собрания и неученость Жанны, а также на угрозы, запугивания и сильнейшее психологическое давление. Ее бомбардировали вопросами, стараясь не дать ей опомниться, в надежде, что она собьется или произнесет неосторожное слово. Так, долгое время допросы напоминали какофонию голосов, когда несколько человек вопили одновременно, когда следующий вопрос задавался прежде, чем она ответит на предыдущий. «Прекрасные сеньоры, говорите по одному», – пыталась урезонить обвиняемая видных «профессоров священной теологии» и «докторов канонического права» (многие из которых станут светилами Базельского собора). По этой причине первые развернутые ответы Жанны выглядят в тексте несколько бессвязно: заметно, что эти ответы собраны из разных «кусков». Каждое или почти каждое ее слово пытались исказить при записи специально нанятые для этих целей писцы. Ей приходилось бороться за текст, за то, чтобы ее подлинные слова попали туда. Измученная, еле живая, она должна была проявлять ежесекундную бдительность, чтобы не допустить искажений, приписок или пропусков. Ей помогала профессиональная честность главного протоколиста Гийома Маншона, который сличал свою рукопись протокола с рукописью других писцов и в случае расхождения требовал, чтобы Жанну переспросили по данным вопросам, таким образом устанавливая каноническую редакцию протокола допросов. 20-25 лет спустя, вспоминая об этом, участники процесса наперебой восхищаются феноменальной «памятью Жанны». Гийом Маншон: «Иногда из того, что Жанна сказала, извлекали трудные и хитрые вопросы, по которым ее вновь допрашивали после обеда в течение двух или трех часов. И часто переносили (вопросы) из одного допроса в другой, ставя их по-другому; и, несмотря на эти изменения, она отвечала осмотрительно и обладала очень хорошей памятью, ибо очень часто она говорила: «Я вам уже ответила на это» или: «Я отсылаю (вас) к клерку» и показывала на меня…». Во всем и всегда Жанна настаивает на богооткровенности своей миссии, всех своих дел и слов: всё, сделанное ею, исходило от Бога и по Его воле; без благодати Божьей она не смогла бы ничего сделать; она, Жанна, пришла от Бога и ее судьи судят, таким образом, Его дела и т.д. «Весь клир Руана и Парижа не сможет осудить меня, если ему не будет дано на это права». «Если бы вы были хорошо осведомлены обо мне, то должны бы были желать, чтобы я не находилась у вас в руках. Все, что я сделала, я сделала не иначе, как по откровению». «Говорю вам: будьте осторожны, называя себя моим судьей, потому что вы берете на себя тяжкое бремя, и вы слишком меня обременяете» (это сказано епископу Кошону) и т.д. Все ее слова и ответы, данные на процессе, как она утверждает, также принадлежат не ей самой, но Богу. Она говорит об утешении, полученном ею от Архангела Михаила, о постоянном, ежедневном присутствии с ней ее голосов, которые все время советуют ей, по ее словам, «отвечать смело». «Не заботься о своем мучении, – передает Жанна сказанные ей слова Святой Екатерины, – в конце концов ты будешь в раю». «Часто и почти всегда», обращаясь к ней, святые приветствуют ее: «Жанна Дева, дочь Господня».

Некоторые участники процесса осмеливались роптать на его организаторов за то, что обвиняемую, девушку простую и неученую, заставляют говорить на богословские темы, задавая вопросы, которые поставили бы в тупик любого ученого теолога. Но забота самой Жанны была не о том, чтó отвечать, а о том, кáк ответить, чтобы не сказать лишнего. Так, она заявляет, что больше боится вызвать неодобрение святых излишней откровенностью, чем отвечать своим оппонентам. И даже говорит: пусть лучше ей отрубят голову, чем требуют рассказать все, что она знает. Осторожность, осмотрительность, мудрость и изумительное единообразие ответов Жанны так поражают присутствующих, что многие из них и через десятилетия не перестают дивиться. Вот слова некоего Жана Марселя, руанского жителя: «Я слышал от мэтра Жана Ле Соважа из ордена Братьев Проповедников… что никогда он не видел женщины такого возраста, которая доставляла бы столько хлопот тем, кто ее допрашивал; и он весьма удивлялся ответам Жанны и ее памяти, ибо она помнила все, что было сказано ею…». Тома Мари: «Что до ее простоты и невежества, я слышал от некоторого участника процесса и от других, что она так мудро отвечала на вопросы, как это сделал бы самый блестящий ученый». Жан Рикье: «Я слышал, что она отвечала с такой осмотрительностью, что если бы некоторые из докторов были допрошены как она, они едва ли ответили бы так же хорошо». Пьер Дарон: «Во время этого процесса я слышал от некоторых, что Жанна совершала чудо в своих ответах, и что она обладала восхитительной памятью…»

К осторожности и мудрости ее ответов следует прибавить их дерзновенность и смелость.

Спрошенная: как выглядел Святой Михаил, когда явился ей?

Отвечала, что не видела у него венца; и о его одеждах она ничего не знает.

Спрошенная, был ли он наг:

Отвечала: «Неужели вы думаете, что Богу не во что его одеть?»

Спрошенная, были ли у него волосы:

Отвечала: «С чего ему быть стриженным?»

……………………………………………………………………………….

Спрошенная, верят ли люди ее стороны твердо в то, что она послана Богом:

Отвечала: «Я не знаю, верят ли они в это, и отсылаю (вас) к их мысли; но если они и не верят в это, я все же послана Богом».

Спрошенная, считает ли она, что они имеют хорошую веру, считая ее Божьей посланницей:

Отвечала: «Если они считают, что я послана Богом, то нисколько в этом не заблуждаются».

Спрошенная, знала ли она, что мыслили люди ее стороны, когда целовали ей ноги, руки и одежду:

Отвечала, что многие охотно видели ее, и, однако, целовали ей руки настолько мало, насколько это было в ее власти; но бедные охотно приходили к ней, потому что она отнюдь не причиняла им огорчения, а скорее помогала им переносить [несчастья, бедствия].

………………………………………………………………………………………………Спрошенная, ненавидит ли Бог англичан:

Отвечала, что о любви или ненависти Бога к англичанам и о том, что Он сделает с их душами, она ничего не знает; но она хорошо знает, что они будут изгнаны из Франции, исключая тех, кто здесь погибнет, и что Бог пошлет французам победу над англичанами.

Спрошенная, был ли Бог за англичан, когда они благоденствовали во Франции:

Отвечала, что она не знает, ненавидел ли Бог французов; но она думает, что из-за их грехов – если они грешили – Он допускал, чтобы их разбивали.

А вот образчик обвинительной статьи, которую ей читают вслух, и ответа Жанны:

«Кроме того, названная обвиняемая не только в нынешнем году, но и прежде времени своей молодости и не только в ваших епархии и юрисдикции, но также и в окрестностях многих и различных других мест этого королевства совершила, сотворила, подготовила и распорядилась (совершением) многочисленных колдовских и суеверных деяний; она угадывала будущее и позволяла, чтобы ее обожали и боготворили; и она призывала демонов и лукавых духов, советовалась с ними, навещала их, заключала, устанавливала и имела с ними пакты, договоры и соглашения, каковыми воспользовалась; другим людям, также предававшимся этим занятиям, она подавала советы, помощь, а равно выражала благосклонность и побуждала их совершать сие или подобное сему, говоря, считая, утверждая и отстаивая то, что так поступать и верить ее колдовству, гаданиям и суеверным деяниям и пользоваться ими – не грех и даже не запрещено, но скорее позволительно, похвально и заслуживает одобрения, как она утверждала, склоняя весьма многих людей различных сословий, одного и другого пола, к этим заблуждениям и колдовским деяниям, и запечатлевая эти и подобные мысли в их сердцах. И сия Иоанна во время исполнения и совершения вышеназванных преступлений была схвачена и арестована в границах и пределах вашей Бовеской епархии.

На эту вторую статью Иоанна отвечает: что касается колдовства, суеверных деяний и гаданий, она [это] отрицает; относительно «обожания» она говорит, что если некоторые целовали ее руки и одежду, это не было вызвано ею или совершено по ее воле; и от сего она хранилась и препятствовала сему, насколько это было в ее власти. Остальную часть статьи она отрицает. »

Обвинитель процесса Жан д’Эстиве составил 70 подобных статей: почти все они примерно такого же размера и так же «объективны», как и приведенная выше, и все получают ответы, похожие на приведенный. Представим себе неусыпное внимание, с которым юная девушка, неграмотная, измученная голодом, физическими и моральными страданиями, должна воспринимать на слух эту длиннейшую галиматью, чтобы суметь вычленить из нее главное, разбить в уме на части и четко ответить на каждую.

Отчаявшись заставить ее принять подобные обвинения, руководители процесса совершили попытку отравить ее: на праздник Благовещенья обвинитель д’Эстиве приносит ей в темницу карпа от епископа Бовеского, она ест рыбу и тотчас заболевает. Сильнейшее отравление сопровождалось рвотой, жаром и лихорадкой. Находившуюся при смерти Жанну продолжали держать в кандалах и допрашивать в камере, надеясь перед смертью вырвать у нее отречение и заставить оговорить себя. Ее буквально изводят бесконечными обвинениями в ношении мужской одежды и требованиями покориться «определению Церкви» относительно ее видений и голосов (образец такого «определения» мы видели в приведенной выше обвинительной статье). В тексте процесса это чудовищное давление на лицемерном языке руанских фарисеев носит название «спасительного увещевания».

«Наконец, мы сказали Иоанне, чтобы она хорошо обдумала настоящее спасительное увещание и чтобы дала ему действенное продолжение. И что, если она станет противиться сему, полагаясь на собственное мнение и неискушенный ум, мы должны будем оставить ее; вследствие чего она могла рассудить, какую опасность навлечет на себя, чего, движимые любовью, мы всеми силами стремились избежать.

На сие Иоанна отвечала, что благодарит [нас] за то, что мы говорили ради ее спасения, говоря затем: «Мне кажется, что, судя по моей болезни, мне грозит большая опасность умереть. И если это так, да благоволит Господь сотворить со мною угодное Ему, я прошу вас об исповеди, причастии и погребении в освященной земле».

Тогда ей было сказано, что если она хочет быть допущенной к Таинствам Церкви, нужно, чтобы она исповедалась, как добрая католичка, а также, чтобы она покорилась Церкви, и что, если она будет упорствовать в своем намерении не покоряться Церкви, ее нельзя допустить к Таинствам, о которых она просит, кроме Таинства покаяния, каковое мы всегда готовы даровать ей.

Но она отвечала: «Не знаю, что еще сказать вам».

Также ей было сказано, что, чем более она страшится за свою жизнь из-за болезни, которой болеет, тем более надлежит ей исправить свою жизнь; она не получит, как католичка, прав на церковное общение, если не покорится названной Церкви.

Отвечала: «Если тело умрет в тюрьме, я надеюсь, что вы похороните его в освященной земле; а если вы не похороните его в освященной земле, я полагаюсь на Бога».

Поскольку добиться желаемого гонителям не удалось, англичане мобилизовали лучших лекарей, которым было приказано исцелить ее: герцог Бедфорд от имени короля Англии заплатил слишком большие деньги за нее, чтобы позволить ей умереть своей смертью. Ей пустили кровь, что принесло ей облегчение, но оказавшийся там обвинитель д’Эстиве стал оскорблять ее, называя «шлюхой», «потаскухой», чем вызвал столь сильное негодование Жанны, что у нее снова началась лихорадка. Пришлось опять пускать ей кровь.

Пока Жанну таким образом лечили, один из асессоров, Николя Миди, составил новую редакцию обвинительных статей, числом 12, которая без ведома обвиняемой была разослана на оценку множеству экспертов в вопросах теологии и канонического права. «Двенадцать статей» состряпаны не так грубо, как предыдущие «Семьдесят», однако представляют собой тенденциозно составленный документ, искажающий слова Жанны и изображающий ее еретичкой и хулительницей Церкви. Первая копия Статей была отослана главной духовной академии Франции, «Матери нашей, Парижскому Университету», в полном составе служившему англичанам и бургундцам. Парижский Университет строго осудил «эту женщину», признав ее еретичкой, богохульницей и заклинательницей демонов. Подобным образом поступили и все авторы многочисленных «экспертных заключений», фигурирующих в материалах процесса.

Несколько оправившуюся от болезни Жанну пугают пыткой: ее приводят в пыточную камеру и растягивают на пыточном станке; палач в маске ждет приказа начать истязания. Находясь в таком положении, она отвечает, что не даст им требуемого отречения от Божественного происхождения своей миссии, а если даст, то позже откажется от своих слов и скажет, что это говорила не она, а пытка. Кошон проводит голосование: большинство асессоров признают применение пытки в данном случае бесполезным. Жанну отводят в камеру.

Но епископ уже знает, в какое место ему направлять удар. Это вопрос о «подчинении определению Церкви» всех ее дел и слов под угрозой анафемы и смерти вне лона Церкви в случае отказа.

«Один из докторов… изложил сие Иоанне по-французски, говоря ей в конце, что если она отнюдь не захочет починяться Церкви и покоряться ей, ее дóлжно будет покинуть, как сарацинку.

На что Иоанна отвечала, что она добрая христианка, как положено крещенная, и что она умрет доброй христианкой.

Спрошенная: раз она просит, чтобы Церковь допустила ее к причастию, захочет ли она подчиниться Воинствующей Церкви, и ей будет обещано участие в сем Таинстве:

Отвечала, что относительно этого подчинения она не ответит ничего другого; и что она любит Бога, служит Ему, и она добрая христианка; и она изо всех сил хотела бы помогать Церкви и поддерживать ее.

Спрошенная, не хотела ли бы она отнюдь, чтобы устроили прекрасную и почтенную процессию, дабы вернуть ее в доброе состояние, если она в нем не находится:

Отвечала, что очень хочет, чтобы Церковь и католики молились о ней».

24го мая 1431 г. епископ Кошон устраивает инсценировку казни: при большом стечении народа Жанну приводят на площадь Сент-Уан, где готов костер для ее сожжения. В виду костра от нее снова и многократно требуют отречения. Она долго держится, но вдруг сознание ее помутилось, она ведет себя странно: «улыбается», даже «смеется». К душе ее подступает ужасный мрак: несмотря на присутствие святых, которых она видит и слышит, она чувствует богооставленность, пугается костра и соглашается «покориться Церкви». Ее тут же заставляют «подписать» (подскочивший писарь выводит кружок ее рукой) какую-то бумагу, после чего ее приговаривают к пожизненному заключению в церковной тюрьме, но уводят обратно в камеру Руанского замка. Присутствующие англичане не поняли маневра Кошона и, не дождавшись казни, ропщут и угрожают епископу смертью. Сам епископ торжествует победу: он получил то, чего не мог добиться много месяцев – бумагу с отречением. Теперь пусть Жанна откажется от отречения: это станет поводом для вынесения смертного приговора («оставления светскому правосудию», на языке Инквизиции) согласно процедуре, применявшейся Римской Церковью к тем, кто совершал «повторное впадение в ересь» или «рецидив ереси».

С «рецидивом» решено не затягивать. Переодетую в женскую одежду Жанну вместо церковной тюрьмы, как было сказано, приводят назад к ее английским стражникам, которые с изощренной жестокостью издеваются над ней, унижают, мучают и избивают. Согласно показаниям свидетелей, в эти дни ее неоднократно пытались изнасиловать. Кто-то подбрасывает ей в камеру ее прежнюю мужскую одежду, в которую она снова одевается. Этого оказывается достаточно, чтобы обвинить ее в совершении «рецидива».

Явившемуся Кошону она отвечает, что «сделала это потому, что ей более подобает и приличествует быть в мужской одежде, чем в женской, когда она находится среди мужчин».

«Кроме того, она говорит, что ее голоса сказали ей, когда она была на эшафоте или возвышении пред народом, чтобы она отвечала смело тому проповеднику, который тогда проповедовал. И Иоанна говорила, что это был лжепроповедник и что он сказал, что она совершила много такого, чего она не совершала. Также она сказала, что если бы она говорила, что Бог не посылал ее, она прокляла бы себя, и что воистину ее послал Бог. Также она сказала, что после четверга ее голоса сказали ей, что она совершила большое преступление, признав, что сделала не во благо то, что сделала. Также она сказала: что бы она ни говорила и от чего бы ни отрекалась в тот четверг, она сделала и сказала это только от страха перед костром.

Спрошенная, верит ли она, что являющиеся ей голоса суть Святые Екатерина и Маргарита:

Отвечала: да и они исходят от Бога».

Епископ Кошон, по свидетельству очевидцев, вышел из тюрьмы очень довольный и сказал встреченным англичанам: «Дело сделано, готовьте хороший стол!».

Через два дня известие о смерти, которая ее ожидает, привело мученицу в горестное сокрушение о своем теле, «совершенно чистом и никогда не осквернявшемся», которое должно быть «сожжено и обращено в пепел». Один из свидетелей так передает ее слова: «Я призываю Бога, Великого Судью, в свидетели той великой жестокости и несправедливости, с которыми поступают по отношению ко мне». Пьеру Кошону она говорит: «Епископ, я умираю из-за вас». Почти до самого конца она верила, что будет спасена Господом из рук своих мучителей и завершит начатое. Святые обещали ей освобождение, которое совершится в результате «великой победы». Только теперь она понимает, что это за освобождение и какого рода победа. Незадолго до казни произошло немыслимое: прямо перед тем, как объявить ее «еретичкой, оставленной Церковью», ей было позволено исповедаться и причаститься. Этим действием судьи неоспоримо свидетельствуют, что сами не верят в приговор, который собираются вынести: если бы они действительно верили, что перед ними неисправимая еретичка и богохульница, то никогда не допустили бы ее к Таинствам Церкви. Причастивший ее священник по имени Мартен Ладвеню так вспоминает об этом: «В день смерти Жанны, утром, с разрешения и по приказу судей и прежде, чем был произнесен приговор, я выслушал Жанну на исповеди и причастил ее Тела Христова, Которое приняла смиренно, очень набожно и проливая обильные слезы, так, что я неспособен это описать».

Казнь Жанны Девы, на которой присутствовал даже малолетний английский король, потрясла Руан, словно перенесенный в этот день во времена Диоклетиана, эпоху раннехристианских мучеников. На площади Старого Рынка собралось около десяти тысяч человек – руанцев, приезжих и англичан, которых отделяло от возвышения в центре площади оцепление из английских солдат. На возвышении находились архиереи и церковнослужители, а чуть поодаль, на гипсовом помосте, был сооружен столб, под которым разложили дрова и хворост для костра. Во время чтения приговора и проповеди, в которых она обвинялась во всех мыслимых и немыслимых грехах и злодеяниях, Жанна «проявила большую твердость» и «чрезвычайно кротко выслушала ее». Затем она обратилась к людям со словами любви и прощения, прося их молитв, призывая имя Божье и имена святых, «являя, – говорит Жан Масье, священник, – великие знаки… своего сокрушения, покаяния и горячей веры благочестивыми и набожными сетованиями и призыванием Святой Троицы и Блаженной Преславной Девы Марии и всех блаженных святых небожителей, называя поименно многих из этих святых, в каковых набожных сетованиях и постоянном исповедании веры, также всячески очень смиренно прося у людей, какого бы звания и состояния они ни были, как из ее партии, так и у прочих, милости и прося, чтобы они помолились за нее, прощая им зло, которое они ей причинили, пребывала и находилась очень долго – с полчаса – до самого своего конца. Чем присутствовавшие доктора (теологи) и даже многие англичане были доведены до великого плача и рыданий…». Старый Рынок Руана огласился плачем и стонами многотысячной толпы; люди рыдали так, словно у них душа расставалась с телом, словно воздух и солнце уходят с земли на небо. Мартен Ладвеню: «почти все те, кто был там, плакали от жалости»; Жан Фабри: «Я не думаю, что мог бы найтись человек настолько жестокосердный, что, будучи там, он бы не расплакался»; Пьер Буше: «большинство присутствующих – их было, наверно, десять тысяч – плакали и стенали, говоря, что это великая жалость». Гийом Маншон: «…никогда я так не плакал из-за чего-либо, что случалось со мной, и еще месяц спустя не мог вполне успокоиться». Безудержно рыдал Луи Люксембургский, епископ Теруанский, и даже кардинал Винчестерский, английский «куратор» Кошона, не выдержал и расплакался.

Жанна попросила крест, и английский солдат, связав накрест две палки, подал его ей. Этот крест она приняла с великим благоговением и, облобызав, спрятала у себя на груди. Один из священников сходил в ближайший храм и принес большой крест, который держал высоко поднятым на виду у Жанны, пока она не испустила дух. Находясь в костре, она непрерывно молилась и призывала святых, а испуская дух, воскликнула: «Иисус!». Изамбар де ла Пьер, монах: «…испуская дух и склоняя голову, произнесла имя Иисусово в знак того, что имела пламенную веру в Бога, подобно тому, что мы читаем о святом Игнатии и многих других мучениках». Кто-то видел имя Иисуса написанным в костре. Один английский солдат безмерно ненавидел ее и поклялся лично подбросить хворост в ее костер. Сделав это, он вдруг замер и остолбенел, словно громом пораженный. Продолжая оставаться в этом состоянии, не в силах выговорить ни слова, он был отведен в харчевню, где его накормили и напоили, чтобы привести в чувство. К нему вернулся дар речи, после чего этот англичанин немедленно исповедался монаху, тоже англичанину, утверждая, что сожженная была святой, так как, бросая ей ветки в огонь, он увидел собственными глазами, как из костра вылетел белый голубь и полетел в сторону Франции.

Изамбар де ла Пьер, исповедник палача, казнившего Жанну, передает с его слов, что сердце ее не сгорело. Англичане боялись оставить на земле мощи Жанны, боялись даже имени ее. По их распоряжению, палач жег костер еще много часов с тем, чтобы все обратить в пепел. И хотя он подливал масла и подсыпал угля и серы, ему не удалось сжечь ее внутренности и сердце, которое даже не обуглилось, но оставалось «красным и полным крови». Это чудо привело палача в исступление и ужас. В «дивном сокрушении и ужасном раскаянии» он исповедался монахам и рвал на себе волосы, не зная, как испросить прощение у Бога за то, что сжег святую. По приказу англичан пепел от костра Жанны был собран до последней пылинки и сброшен в Сену. Мы не знаем судьбу ее нетленного сердца, но, думается, его постигла та же участь. «Если бы англичане могли, они бы уничтожили самую память о ней».

Жанна Дева была казнена в Руане 30го мая 1431 г. На момент смерти ей было девятнадцать лет. Ее канонизация в 1920 г. собрала несметные толпы народа; на церемонии присутствовали иерархи Римской церкви и высшие должностные лица Франции, а также члены семьи дю Лис – потомки братьев Жанны. Во Франции Жанне д’Арк поставлено более трех тысяч статуй и памятников. Ее изображения и статуи есть во многих крупных церквах. В честь Св. Жанны д’Арк освящены церкви и часовни. Французские католики гордятся ей и полагаются на ее покровительство. Но этого недостаточно. Возможна ли ее канонизация Православной Церковью? Хочется верить, что возможна. В частности, о необходимости православного почитания Орлеанской Девы во Франции говорил, насколько нам известно, о. Николай Никишин, настоятель храма Трех Святителей в Париже, священник Русской Православной Церкви.

Святая мученица Иоанна, моли Бога о нас!

Литература

(Основные цитаты в авторском переводе. Сведения о мистических событиях, используемые в статье, приводятся по академическим изданиям материалов процессов (I и II); остальные – см. источник V):

1. Tisset P., Procès de Condamnation de Jeanne d’Arc, T. I , II et III. Librairie C. Klincksieck /Libraire de la Société de l’Histoire de France/, Paris, 1960 – 1971.

2. P. Duparc. Procès en Nullité de la Condamnation de Jeanne d’Arc, T. I, II, III, IV et V. Librairie C. Klincksieck /Libraire de la Société de l’Histoire de France/, Paris, 1977- 1988.

3. Christophe Robuchon. Le feu de charité. Ed. du Carmel, 2001.

4. ‎Régine Pernoud‎. Vie et mort de Jeanne d'Arc. Les témoinages du Procès de Réhabilitation 1450-1456.‎ Hachette, 1960.

5. Jules Quicherat. Procès de condamnation et de réhabilitation de Jeanne d'Arc, 5 vol., 1841-1849.

6. Архимандрит Амвросий (Погодин). Святой Марк Эфесский и Флорентийская уния. Holy Trinity Monastery, Jordanville, N. Y. 1963